слабый писк. Еще секунда, и я срываюсь с обрыва, впиваясь требовательным поцелуем в ее влажные губы. Мягкость и сладость опаляют мой разум огнем. Весь мир перестает существовать. Я освобождаю ее руки и хватаю девчонку за затылок, притягивая еще ближе. Вдавливаю. Пожираю ее, как самый лакомый зефирный кусочек.
Понимаю, что мне уже не остановиться. Я проиграл. Мия права: я слабак. Чертов слабак! Волна ярости скручивает меня в тугой узел, но ее запах… Проклятье, запах долбаной корицы окончательно сводит меня с ума, проникая в самые недра легких. Отравляя меня. Уничтожая. Стирая в мелкую пыль мою выдержку. Сейчас я не принадлежу себе. Плевать. У меня есть минута, прежде чем все закончится. Мое маленькое проклятье. И я готов выпить его залпом.
Затуманенного сознания постепенно достигают глухие удары, прилетающие мне по плечам. Я прикладываю нечеловеческие усилия, чтобы оторваться от пленительных губ и встречаюсь с раскрасневшимся лицом своего искушения. В ее глазах я читаю ту же борьбу, что веду и сам. Ненависть, сплетенная с порочным желанием. Мы боимся быть неправильными, но только это способно сделать нас счастливыми… или убить.
Внезапно щеку обжигает звонкая, отрезвляющая пощечина.
Какой же я идиот.
Этого не должно было случиться.
Я все испортил…
Мия
Мой крик обрывается, когда вода в мгновение коварно утягивает меня на дно. Самообладание испаряется с такой же скоростью, как и воздух из легких. Я обездвижена, объятая всепоглощающим страхом. Пытаюсь вынырнуть, но ничего не получается. Тело мне больше неподвластно. Пугающая темнота, кажется, с каждой секундой все сильнее затягивает меня в свои сети, пока лицо не обдает порывом воздуха. Но я ничего не слышу, словно вокруг сплошной вакуум.
Тяжело дыша, я стараюсь понять, что происходит, но не могу. Меня трясет так, будто я по-прежнему нахожусь под давлением, не позволяющим сбросить с себя невидимые оковы фобии. На опережение с барабанящим в груди сердцем я хватаю ртом густой воздух, но он застревает в горле. Перед глазами расплываются яркие круги, и мне проще зажмуриться в надежде хоть немного прийти в себя…
— Если планируешь утопить любимого братца, то зря ты сейчас, придется убирать слишком много свидетелей, — прорывается в спутанное сознание знакомый голос.
А через мгновение я понимаю, что всем телом прилипла к американцу. Но вместо того, чтобы оттолкнуть, я прижимаюсь к нему еще сильнее. Сейчас он для меня как спасательный круг, и я больше не в силах думать ни о чем, кроме как крепче держаться за него. Поэтому мне абсолютно наплевать на его подначку.
— Н-не м-могу, — болезненно покидает грудную клетку дрожащий шепот.
Зарываюсь носом ему в шею и впитываю в себя приятное тепло и запах, который постепенно меня успокаивает. Когда я неожиданно ощущаю, как Том начинает плыть, паника вновь захватывает меня в свои жуткие сети. И лишь какое-то время спустя осознаю, что затрудняю его движения, но вскоре он рывком достает меня из воды, усаживая на бортик, а я никак не могу разомкнуть свои руки.
Постепенно возвращаясь в реальность, замечаю его тяжелое дыхание и взволнованно вздымающиеся плечи, а когда Том поднимает голову, мой пульс вновь учащается. Словно завороженная, я медленно прослеживаю широко распахнутыми глазами каждую черту его лица. Сейчас оно совсем другое. Часто моргая от подступивших слез и все еще стекающих на лицо капель воды, я продолжаю всматриваться в него: густые брови, пронзительный взгляд, в котором я теряю себя. Плотно сжатые губы свидетельствуют о том, что Томас напряжен не меньше меня. А когда он протягивает руку и проводит грубой подушечкой пальца по щеке, с ресниц непроизвольно срываются обжигающие слезы.
— Прости, — сдавленно шепчет он, — я не хотел напугать тебя. Его голос с тяжелой хрипотцой зарождает в груди мощный циклон, отчего сердце подпрыгивает к самому горлу, лишая возможности вздохнуть. Но обрушившееся осознание того, что вокруг полно народа отрезвляет мой затуманенный рассудок.
— Убери, — сглатываю вспыхнувшее волнение, — убери от меня свои лапы. — Отталкиваю его и тут же поднимаюсь на дрожащие ноги. Вот только от резкой смены положения и мокрой одежды я тут же теряю равновесие, а потом внезапно вновь оказываюсь в объятиях братца. — Не смей! — Яростно толкаю его в плечи. — Ты слышишь?! Не смей прикасаться ко мне!
— Ты сама виновата! — рявкает на меня, а в глубине его карих глаз плещется неприкрытое раздражение. — Надо думать, прежде чем провоцировать того, кто сильнее тебя!
— Сильнее? Да ты самый настоящий слабак! — взрываюсь очередным криком и, не выдержав раздирающих изнутри эмоций, замахиваюсь на него, но рука сразу же угождает в стальную хватку американца.
— Нам стоит успокоиться. Наша перепалка начинает привлекать ненужное внимание, — цедит он вполголоса.
— Это ты виноват. Я ненавижу тебя! Пусти! — Извиваюсь в его руках, желая как можно скорее сбежать отсюда. Поймав за ворот куртки, он рывком притягивает меня к себе так, что я спотыкаюсь о собственные ноги и позволяю прижать свое тело к крепкой груди.
— А если не отпущу, что ты сделаешь? — рычит прямо мне в губы, после чего цепляет меня пальцами за подбородок.
Я тут же пытаюсь отвернуться, но у меня ничего не выходит. Том только крепче сжимает меня, вынуждая наши лица оставаться в опасной близости. Какой же он все-таки паршивец. Высокомерный. Заносчивый. Невыносимый. В его взгляде бушует штормовое предупреждение, когда он медленно скользит им по моей шее, спускаясь все ниже. Словно он околдован.
Щеки вспыхивают, когда я на секунду задумываюсь о том, что происходит у него голове. Мне приходится укусить себя за язык, чтобы не выдать сжигающее изнутри смущение. Его близость затмевает все вокруг, даже шум постепенно стихает, отдаляясь на второй план. Я должна прекратить это сейчас же. Но и глазом моргнуть не успеваю, как он зубами впивается в нижнюю губу, вырывая у меня испуганный писк. Одним дерзким движением Том лишает меня возможности сопротивляться, а после утягивает в сети пленительного поцелуя.
Сердце пропускает удар, замирая от мягкости его рта, но тут же пускается вскачь от того с каким голодом этот нахал порабощает меня им. Колени подкашиваются, а сила воли плавится подобно теплому меду, обволакивая последние капли трезвого разума. Его крепкие руки перемещаются на затылок. Требуют раствориться
