ученицей девятого «В» класса. Он насиловал ее много часов подряд, пока этого нелюдя не спугнул случайный прохожий, которому приспичило справить малую нужду в том же темном переулке. Можно только гадать, что это был за ад для ее тела и психики, но он не закончился той ночью…Через неделю девочка, которая еще вчера играла в куклы, узнала, что беременна от насильника. Несомненно, она имела право на аборт, но гуманно решили поступить не с ней, а с плодом. На семейном совете было решено, что нужно рожать, ведь первый аборт чреват бесплодием. Да и как можно не полюбить собственного ребенка, который мило агукает и смотрит на тебя как малой на Леру? Можно!
С каждым годом она ненавидела меня все сильнее, потому что я – «копия того козла». Это я знаю с ее слов. Она повторяла это всякий раз, когда щипала меня, таскала за уши до надрывов кожи или ставила на горох до появления на коленках кровавых ран.
Сначала я плакал и умолял мамочку прекратить, а потом тычки и затрещины вошли в привычку. Тогда она стала беситься, что «воспитательные меры» по вытравливанию из меня его гнилых генов больше не доводят до слез и истеричного визга. Она упивалась страхом, который видела в глазах ребенка. Не своего ребенка. Я был всего лишь отродьем ублюдка, который насиловал ее три часа кряду.
Я рос, и выбивать страх становилось все сложнее, и потому пытки приобретали все более изощренный характер. Ей не нужна была пепельница, потому что я всегда был где-то рядом и очередной окурок можно было затушить о мое тело ─ желательно там, где не видно. Каждый день эта женщина, которая считалась моей биологической матерью, рассказывала, как я ей ненавистен, однако никогда не стремилась отослать меня подальше ─ ни в интернат, ни к бабушке.
Повзрослев, я понял, что мы были крепко связаны узами созависимых отношений. Я был нужен ей, ведь отрываясь на мне, она мстила ему и от этого кайфовала. И я тоже нуждался в ней, потому что любил несмотря на боль. С тех пор так и повелось: испытывать боль равно любить, и причинять боль тоже равно любить. Все просто. Если не можешь избежать боли, подружись с ней.
Но такие отношения приемлемы между мной и ней. Мы должны быть вдвоем. Ребенок в эту схему не вписывается. Хотя, это я сейчас не вписываюсь в их идиллию, где нет боли, а есть только очищенная от нее любовь. Мне теперь придется делить ее с ребенком. Моим ребенком, которого я совсем не воспринимаю. Ирония судьбы, которая пожестче любого секса: мальчик, рожденный в результате больных отношений, и его тоже зовут Артём.
У моей сумасшедшей мамаши когда-то так же хватило ума назвать меня в его честь. Вероятно, чтобы ненавидеть еще сильнее. И да, наша доблестная милиция сподобилась-таки поймать насильника, правда, когда тот успел надругаться еще над пятью девушками. Я никогда не видел этого человека, но по его вине возненавидел и себя, и свое имя.
Лера смотрит на меня и никак не может понять, что скрывается за моим новым и, должно быть, очень странным выражением лица. Я же продолжаю дрейфовать по волнам памяти и вижу её в расплывчатой, пульсирующей красным виньетке. Лера замолкает, отворачивается и начинает рыдать в голос, схватившись за край металлической мойки.
Меня передергивает. Я никогда не забуду, как она ─ не могу даже в мыслях назвать эту женщину мамой ─ засовывала мои руки в точно такую же раковину, включала либо ледяную воду, либо кипяток и держала, пока я не начинал орать и дергаться. Каждый раз я молился про себя, чтобы она выбрала холодную воду, потому что кипяток оставлял ожоги, которые и по сей день напоминают о себе тонкой патиной шрамов.
Пытаюсь выдраться из колючей проволоки воспоминаний и вернуться к ней. Волевым рывком прерываю бесконечные блуждания в лабиринтах памяти и вываливаюсь в реальный мир. Лера ревет, а меня трясет и обливает потом.
Оплетаю руками ее судорожно вздрагивающие плечи и шепчу:
─ Прости меня, пожалуйста.
Мне есть за что попросить у Леры прощения, но сейчас эти слова обращены к совсем другой женщине. Я всегда хотел извиниться перед мамой, потому что чувство вины варило меня в кипятке каждую минуту жизни. Но вместо того, чтобы сказать «прости», либо молчал, либо орал, не понимая, как облегчить ее и свои муки.
─ Артём, нам очень нужна твоя помощь. Тёмке нужна. Я тебя очень прошу, помоги.
От ее слов в голове опять перемыкает, и я наконец возвращаюсь в реальность в полном объеме:
─ Какая помощь, Лера? Что происходит? ─ хватаю ее за плечи и мягко встряхиваю, пытаясь привести в чувство.
─ Тёмик заболел полгода назад, ─ объясняет так сбивчиво, что я никак не могу войти в курс дела. ─ Обычная простуда… даже температуры высокой не было. А потом, чтобы услышать, о чем говорят в мультиках, стал подходить очень близко к телевизору. И я не могла его дозваться…Понимаешь?
─ Лера, соберись! ─ прикрикиваю я, все еще не понимая, что происходит. ─ Что случилось с ребенком?
─ Он теряет слух… Если срочно не сделать операцию, наш сын оглохнет через пару месяцев.
Наш сын. Её и мой. И ему нужна помощь. Очередной переворот в мозгу и сердце: я как компьютер, у которого горят все платы разом. Пофиг, что происходит между нами. Я хочу, чтобы мой ребенок был здоров и ничем не отличался от сверстников. Я не хочу, чтоб он был хоть в чем-то как я.
─ Почему раньше не сказала? ─ зло шиплю я, до сих пор держа её, маленькую и трясущуюся, в руках. ─ Зачем время тратила?
─ Ты же не хотел детей. Я не знала, как ты отреагируешь, ─ оправдывается Лера.
─ Наши «тёрки» ─ потом. Давай его медицинскую карту и все такое. Я найду лучших врачей, обо всем договорюсь и оплачу.
─ Тём, там сумма астрономическая, ─ вскидывает на меня глаза, украшенные мокрыми ресничками.
─ Я все решу. Ты поняла? ─ спрашиваю я твердым, как сталь, голосом.
─ Да, ─ шепчет
