я сам начну…
О Шива, Аллах и Будда! Он же не собирается…? О, нет! Нет, нет, нет!
Его рука потянулся к штанам, ловко расстегнула пуговицу, потянувшись к змейке.
Черт!
Зажмурившись, точно кролик перед
нападением удава, услышала, как змейка расстегнулась.
Вжик!
Ох, что же делать?!
Я не успела отступить и позорно сбежать, крепкие ладони на моем теле оказались раньше, сжали талию, а губы оставили мокрый поцелуй на голой коже живота.
Голой? Какого черта я голая? Я же ложилась спать в пижаме!
— Ульяна…
Еще один поцелуй и мои ноги подкосились. Я стала словно эфемерной, вне времени и реальности. Голова закружилась, чувства обострились, а его губы продолжали кружили вокруг пупка. Легко меня толкнув, усадил к себе на колени и, положив руку на щеку, приблизив свое лицо к моему. Голубые глаза сияли и гипнотизировали. Потянулась к его губам в нетерпении, но он ловко увернулся.
— Не спеши, — лукаво прошептал на ухо, прикусив мочку.
Из меня вырвался разочарованный стон.
Дьявол, как же я его хотела! До одури, до сумасшествия, до потери сознания…
Короткие, неспешные поцелуи посыпались на шею, отчего я её откинула, предоставляя лучший доступ.
С тихим смешком он прикусил кожу, руки поднялись с талии на ключицы и сильно схватили за плечи.
— Ай! — вскрикнула.
— Фролова! — потряс меня.
— Что ты делаешь?
— Фролова! — вновь встряхнул…
Открыв глаза, я тотчас же их закрыла.
Притворюсь мертвой, авось прокатит.
— Фролова! — бешено зарычал, сдирая с меня одеяло.
_ Синицын, вырваться в покои дамы ночью — дурной тон! — не убедительно пропищала и вскочила с кровати.
Мы оказались по разные стороны баррикад. Я — с одной стороны кровати, он — с другой.
Злой. Нет. Бешеный. Даже в темноте было видно, как ходили его желваки, а зубы возможно крошились от ярости, с такой силой он их сжимал.
Вот радость стоматологу-то будет!
Нарочито медленно Дима стал обходить кровать.
Я же говорила, что он волк в овечьей шкуре! Загубит! Как пить дать, загубит!
В моём случае радость будет травматологу или того хуже… патологоанатому.
— Что на этот раз взбрело в твою многострадальную голову? Будь так добра, потрудись объяснить.
От его холодного тона мне стало дурно. Впору было падать в обморок или же писаться от страха. Ладно бы кричал, ядом брызжал, да хоть бы швырнул чем-нибудь! К такому моя натура была приучена…. Однако к ледяному спокойствию — отнюдь. От того и подгибались коленки, но не как во сне, а совсем в ином смысле.
Сглотнув, попятилась назад. Синица же наступал. Загонял в угол, сверкая своими глазищами в темноте.
— Ничего! Ничего не взбрело в мою голову. А вот почему ты врываешься ко мне среди ночи в комнату? — выставила руки в боки и даже комично свела бровки «домиком», однако дрогнувший голос (предатель!) выдал мой блеф с потрохами. Пока ещё с потрохами, потому как скоро и их от меня не останется!
— Фролова, почему ты не можешь просто оставить меня в покое?
— Да нужен ты мне триста лет и три года. Кто тебя трогает-то?
Клацнув зубами, он полетел ко мне, а я, взвизгнув, дернулась назад, запнулась об злосчастную клетку, падая.
— Стоять! — рявкнул, дергая меня за руку, тем самым возвращая в исходное положение. А положение мое, к слову, было на грани жизни и смерти.
— Стою…
— Я из-за тебя как придурок с другого конца города мчался, потому что мой зад и не только, — сделал выразительную паузу, предоставляя мне шанс самой додумать что «ещё», — припекло красным перцем! Не скажешь, почему?
— Не знаю.
— Ах, не знаешь? — ни капли не поверил.
Эх, теряю сноровку… Или это Синица такой проницательный? Однако, пока подозреваемый свою вину не признал, он не считается виновным!
Он оглянулся, подошел к шкафу, открыл ящик и достал свое белье. Встряхнул. Запах перца прошёлся по комнате.
— Все еще не знаешь?
— Ммм, не-а, — неубедительно промычала.
— Хватит морочить мне голову! — повысил тон. — Что за детский сад?
— Ой, зато ты у нас взрослый, — и чуть погодя, ляпнула, — врун!
В два шага он преодолел расстояние между нами. Схватил мой подбородок двумя пальцами и приподнял, вынуждая смотреть ему прямо в глаза.
— Повтори, — потребовал.
— Ты врун, — выпалила. — У тебя есть девушка, а ты ей даже не сказал, что живешь со мной! — топнула ногой.
Изумление на его лице было неподдельным, а затем, словно сложив в голове пазл, он криво усмехнулся.
— И почему же ты думаешь, что я ей не сказал?
Слова, как пощечина. Тяжелая увесистая, хлыстом наотмашь.
— Н-но ты живешь со мной, а она не приходила.
— И что дальше? — издевательств выгнул бровь.
— Разве она не ревнует?
— Доверие между людьми тебе ни о чем не говорит?
— Нет такого доверия, чтобы тебе твоя женщина позволила жить с другой, — отрезала. Глупость же! Она что, блаженная? — Или ей просто наплевать на тебя.
— Или ты, как всегда, что-то придумала себе. В том числе, и мою девушку, которой, между прочим, и в помине нет.
— Ч-что? Я же сама слышала, как ты с ней по телефону говорил!
— С кем? — закатил раздраженно глаза.
— С Алиночкой своей!
Этот змей расхохотался. Как будто я ему анекдот рассказала! Что за сухарь такой?
— Алина — моя младшая сестра, но, так или иначе, какой твой интерес? Или ты ревнуешь? — довольно оскалился, приближая свое лицо к моему.
— Вот ещё, — нервно прикусила губу. — Я давно говорила, что мне от тебя нужно, но речь не идет о ревности.
Я и ревность! Вздор! Ревность — это чувства, а чувства мне не ведомы. Чувства — это зависимость, а я ни от кого не зависела. Я как
