Когда оттуда вышел молодой мужик в темно синий робе, моего возраста, замученный, он устало вытирал пот со лба. Я встал на негнущихся ногах, привлекая его внимание. С каждым его молчаливым шагом, мне делалось хуже.
— Вы муж Субботиной. — устало прищуривается, осматривая меня.
— Да. Как они? — заставляю себя прохрипеть.
Сейчас от его слов, моя жизнь разделится на до и после.
Готов ли я услышать правду. Смогу ли справиться с эмоциями. Мне кажется, я уже ни в чем не уверен. Затаив дыхание с мольбой и надеждой в глазах смотрю на врача.
Про себя же как заведенный повторяю… «Боже пусть они будут живы. Пусть с ними все будет хорошо. Умоляю.»
— Буду предельно честен… — опускает глаза в пол, устало трет переносицу, а у меня, кажется, земля уходит из-под ног.
Неужели это наш конец…
Глава 22
Пришла в сознание, уже в палате.
Все время я беспомощно вздрагивала, словно меня одолели беспокойные сны. На самом же деле, мне не снилось ничего. Пустота.
— Помогите. — сквозь мареву сна шепчу я.
Как долго я находилась без сознания. Свела брови к переносице и трясущимися пальцами прикоснулась к мягкому, но еще круглому животу. Учащенно задышала, отчетливо услышала свое заколотившееся сердце, не только в груди, но и в ушах. Меня бросало то в жар, то в холод, накрывая с головой.
Зарыдала в голос.
Я не помню сколько прошло времени…как долго я прорыдала. В какой-то момент я поняла, что у меня нет сил плакать.
Сил просто нет, ни на что.
Я лежала, смотрела в потолок, всхлипывала. Беда не приходит одна, вот это про меня.
Что с моими детьми, я понятия не имела.
В голове мелькают размытые картинки происходящего. Матюша… и наш нерожденный ребенок. Когда я пришла в себя в машине скорой помощи, и услышала, как по телефону говорят о сильном кровотечении и отслойке плаценты, я поняла, что все. Это конец.
Я не хотела приходить в сознание. Не хотела быть в той реальности, где нет моих детей.
Щупаю все еще округлый животик. Почему он не шевелится? Где врачи. Что с моим малышом? Душераздирающе заревела на всю палату, затряслась на кровати, словно в лихорадке. Выплескивала в крике всю свою боль.
Почему он не шевелится, повторяю про себя как заведенная. Я его не чувствую. Что если я его потеряла? И как мне жить с этим осознанием. Всхлипываю. Нет, нет пожалуйста. Только не это. Мой маленький малыш, наш с Ромой. Пожалуйста толкнись. Умоляю.
Осознание произошедшего, придавило меня бетонной плитой.
Рома!
Мой Рома, где он сейчас. Оглядываюсь по сторонам, я в палате одна, под капельницей. В какой-то огромной ночнушке, и все. У меня нет даже телефона, чтобы позвонить ему. У меня нет ничего.
Во всем теле слабость.
Дверь распахивается, являя высокого, очень симпатичного мужчину в белом халате. Он хмуро осматривает меня. Недовольно поджимает губы. Кажется, мое заплаканное лицо ему не понравилось.
— Доброе утро Ирина. — улыбается уголками губ. — Меня зовут Арсений Одерович, я заведующий отделения. Как вы себя чувствуете?
— Паршиво. — честно признаюсь. — Скажите мне Арсений Одерович. Скажите правду, я потеряла ребенка? — жалобно прошептала. Голоса у меня уже не было.
— Нам хирургически пришлось остановить кровотечение. У вас была отслойка плаценты и небольшое раскрытие шейки матки. Мне пришлось накладывать швы на шейку матки. — успокаивающим монотонным голосом перечисляет мне врач.
— Вам удалось спасти ребенка? — единственное что меня волнует. Пусть хоть всю меня зашьют, перешьют. Только бы спасли.
— Да. — улыбается. — Это было не просто, но беременность удалось сохранить.
— Спасибо. — в голос рыдаю я. Прикрыв рот ладошкой, сдерживая крик. Только уже от радости. Глажу животик. Маленький мой, жив, жив.
— Так, стоп, стоп. Никаких слез- восклицает врач. — Я запрещаю вам плакать. Слышите Субботина. Запрещаю. В вашем положении, никак нельзя.
— Да, простите. — вытираю слезы, всхлипывая. — Простите, я уже и не надеялась. — и тут меня бросает в холодный пот.
Я вспоминаю о том, что за все утро мой малыш ни разу не толкнулся.
— Арсений Одерович, он не толкался, это нормально. Обычно с утра он всегда так пинается. А сейчас тишина. Как проснулась ни одного пиночка.
Арсений Одерович, достает из кармана фетальный допплер, из другого тюбик с гелем.
— Приподнимите сорочку, сейчас мы его послушаем. — присаживается на стул рядом с моей кроватью.
Через пару секунд, я с самой радостной улыбкой слышу сердцебиение малыша. Спасибо тебе боже, спасибо. С губ срывается вздох облегчения.
Мой маленький жив…
— Он, наверное, спит. — задумчиво говорит врач.
— А можно мне телефон. Мужу позвонить? — умоляюще смотрю на врача.
— Чуть позже медсестра вам принесет вещи. И вы сможете поговорить с мужем. — улыбается врач.
— Хорошо. Спасибо. И если можно последний вопрос.
— Дерзайте. — делает взмах рукой, позволяя.
— Я здесь надолго?
— Думаю около недели вас придется тут подержать. Все будет зависеть от контрольного УЗИ, и вашего самочувствия. — кивает. — Я на все вопросы ответил? Могу идти?
— Да.
После ухода врача, ко мне приходит медсестра и меняет капельницу, ставит два укола, и молча покидает кабинет. Я же от усталости, сама не заметила, как уснула.
Было не просто разлепить разбухшие веки. За окном царила глубокая ночь. Сколько же я проспала?
Затуманенный разум отказывался здраво функционировать. Я не понимала какой сейчас день, время. Что я тут делаю. Взгляд лениво скользнул по капельнице. Сколько же в меня уже влили. Рука онемела.
Меня ощутимо пнули, соглашаясь с моим недовольством, искренне рассмеялась, поглаживая животик. Мой маленький, мама так переживала за тебя. Прости меня родной, прости, я чуть не погубила тебя.
Я так виновата перед тобой.
На тумбочке стоит тарелка с твороженной запеканкой и сметаной, и кружка с соком. Облизнулась. В животе тут же заурчало. Схватила тарелку, принимаясь за еду.
Мне казалось, что ничего вкуснее я в жизни не ела. Я постанывала и облизывала губы. Какая же вкусная запеканка. Видимо с голодухи мои вкусовые рецепторы дали сбой. И теперь мне кажется, что больничная еда, для меня лучшее что я ела в своей жизни.
Мой телефон зажужжал на тумбочке. Взволнованно взяла его. Открывая сотню непрочитанных сообщений. Сколько же их. Почитаю позже. Нужно позвонить Роме.
Мне отвечают после второго гудка.
· — Любимая моя. Как ты? — взволнованно шепчет Рома.
· — Хорошо. Поела запеканки. И наш малыш радостно толкается. — посмеиваюсь в трубку.
· — Слава богу. Я так боялся потерять тебя. Вас. — признается муж. А у меня ком в горле. Если бы он знал, как боялась я.
· — Я тоже любимый. Я тоже. — всхлипываю. — Ром, а Матвея нашли. — у меня кончики пальцев на руке покалывает от переживания.
Сердце замерло в груди, кажется, я даже не дышала.
· — Я лично занялся поисками сына. Ириш, прошу тебя не думай о плохом. Тебе нервничать нельзя. Подумай о маленьком, он нуждается в тебе. А я найду сына и привезу его. Слышишь? — меня хватает на сдавленное «угу». — Я привезу сына домой. Обещаю.
· — Верю. — вытираю слезы, шепчу ему. — Я буду ждать.
· — Хорошо. Ты ложись спать, отдыхай. Как только будут новости, я позвоню. Прости, я приехать не смогу, меня нет в городе. — прикрываю глаза. Эта сволота куда-то увезла моего сына. Подонок.
· — Я обещаю беречь себя и малыша. — отключаю звонок. И поворачиваюсь к стенке. Молясь чтобы с моим сыном все было хорошо. И Рома нашел его.
На следующий день, после всех процедур, старалась мысленно абстрагироваться. Ведь я понимала, что все эти события и переживания могут навлечь трагичный исход, для моего пока еще не родившегося ребенка. Я знаю, что Рома землю носом роет, он не вернется без Матвея. Я верю ему.
Он обязательно сдержит слово.
Я раньше думала, что просто ненавижу Манукяна. Нет, сейчас мне кажется, что я готова собственными руками придушить эту тварь. Это больше чем просто ненависть.
