нос из-под одеяла. Наглость этого индивида каждый раз покоряет новые горизонты.
Да мы после вчерашнего вообще друг на друга глаз поднимать не должны!
– Почему это рехнулся? – невозмутимо тянет Тимур, поворачивая бейсболку козырьком назад, и одаривает меня своей фирменной маньячной ухмылкой. – Во время бега к мышцам поступает большой объём крови, ускоряя восстановительный процесс. Нужно только снизить скорость или сократить расстояние и твоё состояние улучшится уже к концу пробежки.
– Спасибо, тренер, но я предпочитаю страдать под одеялом.
– Хорошо подумала? – хмыкает он, протягивая руку к моей подушке, и сердце на миг замирает в каком-то нервирующем полу страхе-полу предвкушении.
Запоздало отшатнувшись, чуть не наворачиваюсь с кровати и, кое-как приняв вертикальное положение, отхожу от греха подальше к окну. Да, я хочу мира, но не могу так. Не могу делать вид, что больше не злюсь. Я вообще не понимаю, что происходит! Такие проступки не забываются одним днём, пусть даже Тимур каким-то непостижимым образом продолжает мне нравиться. Хотя нет – в этот момент я готова его убить.
– Верни медвежонка на место! – моё требование звучит настолько истерично, что больше смахивает на визг капризного ребёнка. Его связала бабушка за неделю перед тем, как умереть от инсульта и он мне дорог как память, как частичка родной души.
– Не могу пока ты в таком виде, – мрачно ухмыляется он, сжимая в кулаке шерстяную игрушку. – Косолапый мой заложник. Верну на крыльце.
Детский сад! Если Тимур надеется, что получив медведя, я побегу, то его ждёт большое разочарование. Теперь из принципа нет, хотя ноги действительно, кажется, вот-вот откажут.
Кряхтя и чертыхаясь, я натягиваю домашние штаны, надеваю футболку, сверху – лёгкую куртку, зашнуровываю кроссовки и с унылым видом выхожу во двор.
Обещанным дождём и не пахнет, похоже нас ловко обвели вокруг пальца, заставив с высунутым языком переделать всю работу, которую спокойно можно было разделить на пару дней. Зато теперь понятно в кого Тимур такой нахрапистый. Вижу цель – не вижу препятствий, этот слоган явно про их чокнутую семейку.
Сам виновник моего недовольства чешет за ухом своего адского телёнка и, при виде меня несчастной, победоносно скалится.
Ну-ну, садюга, радо радуешься.
– Другое дело! Лови своего дружка, – от зрелища того как я сайгаком скачу навстречу, чтобы перехватить мишку до его попадания в розовый куст у калитки, ухмылка Беданова становится шире раза в два. Убила бы. – Упс, немного не в ту сторону полетел. Ты не подумай, это всё ветер. Бедолага кстати жалуется, что ты жутко храпишь.
Чёрт, Наумова, не вздумай краснеть!
– Вот я и займусь с ним воспитательной беседой, – бормочу, пряча игрушку в карман, и для верности застёгиваю тот на змейку. – Чао, лузер! Увидимся в универе.
– Не так радостно, – ухмылка Тимура становится поистине дьявольской, когда он издевательски машет мне рукой, используя вместо платка отстёгнутый ошейник. – Беги, Форест…
«Ненормальный! Идиот! Дьявольское отродье!» – вместо картинок прожитой жизни проносится в голове пока я, выжимая максимум из своих внутренних резервов, мчусь со двора со скоростью сверхновой. Ноги не то что не болят, я их вообще не чувствую, только пятки зудят – душа наружу рвётся.
Хорошо размялась, нечего сказать.
– Какой же ты мудак, Беданов! – ору не своим голосом, когда на полпути к насосной станции собачье сопение сзади начинает перебивать мои собственные хрипы. Я с ним точно свихнусь! Если конечно выживу.
Чтобы повалить меня наземь достаточно лёгкого толчка тяжёлых лап. Чему удивляться – эта махина как минимум на десяток килограмм превышает мой собственный вес. От страха время как будто летит иначе: миг на то чтобы перевернуться; ещё один – чтобы заметить спокойно подбегающего к нам Тимура; и целая вечность на созерцание собачьей пасти, явно собравшейся вкусить моей плоти.
Путём молниеносного просчёта решаю, что горло важнее кисти и выставляю перед собой согнутую руку. Говорят на нижней челюсти очень хрупкие кости, если поднапрячься…
Додумать план спасения я не успеваю. Мои горящие щёки яростно остужает шершавый язык.
– Дик, фу! – театрально кривится нависший над нами Тимур. – Она вечером мазалась какой-то зелёной блевотиной, сам видел. Брось каку, говорю, я ещё морально не дозрел, чтоб тебя хоронить.
Псу его причитания, что укус блохи. Он только не урчит от удовольствия слюнявить мои щёки, заставляя себя чувствовать подтаявшим эскимо.
– А меня хоронить ты, значит, дозрел? – рычу, сатанея от пережитого ужаса, и кидаюсь на пару с Диком уже за Бедой вдогонку. – И не смей заглядывать мне в окна!
– Больно надо, – ржёт он, легко перемахивая через бетонный колодец. – Я ж не Иван Царевич, чтоб свою драгоценную стрелу на всяких жаб зелёных нацеливать!
– Не Царевич, зато дурак каких поискать! – плюю ему вслед и разворачиваюсь к дому. С меня хватит.
* * *
«А ещё на обиженных балконы падают» – читаю в очередном послании от Тимура.
Мальчик хотел доказать, что воевать с ним бессмысленно, он это сделал. Видимо настал черёд добить мою выдержку. Что ж, и здесь он на правильном пути.
– Не обращай внимания, – ободряюще шепчет мне Ира, попутно указывая тупым концом карандаша на ошибку в моём конспекте. На её скуле где ещё вчера был пластырь, алеет жуткий рваный шрам. – Отвратно смотрится правда? – продолжает подруга с усмешкой, перехватив мой взгляд.
– Не страшно, к конкурсу «Мисс универ» заживёт, – запинаюсь, запоздало осознавая, как ужасно это звучит. Внешность последняя тема, которую с ней стоит затрагивать. – Я в том смысле, что тебе не стоит комплексовать. Правда.
– Не парься, – улыбается Астахова с налётом такой грусти, что хочется обняться и настучать по голове тому, кто это с ней сделал. – Шрамом больше, шрамом меньше… всё равно все смотрят только на мой глаз, будь я хоть в короне, хоть с голым задом.
– Неправда, – осторожно накрываю её руку, смаргивая набежавшие слёзы. – Пусть жизнь та ещё стерва, но обязательно где-то есть тот, кто будет обожать тебя любой.
В этот момент нам на парту прилетает очередная записка и пальцы под моей ладонью, дрогнув, сжимаются в кулак.
«Ну всё, не дуйся, моя Царевна. От Дика максимум опасности – быть зализанной до смерти. Этот добряк прошлой зимой всю ночь отогревал пьяного мужика, когда тот попутал дома и свалился в сугроб под окнами кухни. Мы всегда вместе бегаем,
