— Зачем? — звучит непонимающе.
Всхлипываю и как завоюю:
— В домик хочу-у-у.
Антон вздрагивает, и через несколько секунд до моего слуха доносится тихий смешок и шелест покрывала.
— Иди ко мне, — теплая рука ложится на поясницу и притягивает к тренированному телу. Нос улавливает мускатный аромат, а губы расплываются в дурацкой улыбке. — Так лучше? — киваю, чувствуя, как он подбородком утыкается в мою макушку, а ногами, словно лианами, цепляется за мои. — Пойдет такой домик? — Снова киваю и, сцепив пальцы в замок, кусаю большие, чтобы не разрыдаться в голос.
Антон обнимает меня, словно маленького ребенка, а мне реветь хочется. Изнутри разрывает на маленькие кусочки, причиняя адскую боль.
За столько лет одиночества во мне накопилось огромное количество боли, ее не передать словами, не показать палитрой красок. Картинка получится слишком мрачной, пугающей и отталкивающей.
Я моргаю, позволяю слезам скатиться по щекам и даю себе минуту спокойствия в теплых и сильных объятиях парня.
Тихие всхлипы нарушают воцарившуюся в комнате тишину, теплые руки на пояснице и лохматой макушке внушают спокойствие. В памяти всплывает картинка, где мама также прижимает к себе и успокаивающе шепчет на ушко: «Тише, солнышко, тише. Все будет хорошо. Ты поспи, а когда проснешься — все будет хорошо».
Воспоминание становится для меня точкой невозврата…
Я срываюсь.
Чувствую, как внутри меня горят предохранители, как красочным фейерверком взрываются наглухо запертые эмоции. Слезы льются не переставая, всхлипы то и дело нарушают воцарившуюся на какое-то время тишину. Я плачу, лежа в объятиях популярного парня, и глотаю соленные слезы, боясь погрузиться в прошлое.
И заглядывать в будущее.
— Тише-тише, — тихий шепот, теплое дыхание парня и легкий поцелуй в макушку немного успокаивают, но недостаточно.
Боль, с которой я жила многие годы напролет, невозможно по щелчку пальцев безболезненно выковырять из памяти, вырезать из сердца, не поранив его, и истребить, словно ничего и не было. Она останется со мной на всю жизнь!
— Почему ты… — Антон замолкает на полуслове, долго и вдумчиво подбирает правильные выражения, а потом сдается и выдавливает из себя то, что ему явно претит: — Терпишь.
— Потому что мне больше не куда идти, — нехотя выпутываюсь из крепкого захвата парня, как запуганный зверек, забиваюсь в угол дивана и, подтянув к себе колени, смотрю на него с толикой обиды. Я понимаю, что глупо винить его в моей непростой ситуации, но эмоции снова бегут впереди меня. В какой-то момент мне кажется, что я могу все рассказать и он обязательно поймет. Но почему тогда на душе так паршиво? — И отцу тоже не куда идти.
— Не понял? — Антон переворачивается на живот, подпирает кулаками подбородок и смотрит на меня недоумевающим взглядом, ожидая подробностей.
— Я живу с ними только потому, что квартира моя. Была мамина, а сейчас моя. Папа в ней даже не прописан.
— Ты сейчас серьезно? — Антон взрывается, подскакивает на ноги и одаривает меня таким взглядом, что мне резко становится холодно. Передергиваю плечами, сжимаюсь в комочек и позорно прячу взгляд. Я не знаю, что ему на это ответить, да и надо ли. — Аля?
— Абсолютно.
— Аль, ты ведь можешь жить там одна или продать ее?
Молчу.
Долго думаю над ответом. Кручу его и так и эдак, а все равно прихожу к неутешительному выводу. Тяжело вздыхаю и сдаюсь.
— Он мой папа. Не знаю, я не могу это объяснить, но он мой папа. Я чувствую, что не должна так поступать с ним. Ради себя не должна, ведь, несмотря на нелюбовь, он все же одевал меня и кормил, пока я не устроилась на работу.
На самом деле я долго и много думаю над решением проблемы, уже сотню раз прокручивала в голове мысли о продаже квартиры и дележке вырученной суммы пополам. Денег мне вполне хватило бы для первоначального ипотечного взноса, а если хорошо поискать, то, возможно, я бы смогла приобрести полноценную однушку. Только я постоянно упираюсь в тупик, выхода из которого не в состоянии найти уже который год подряд. В тупике, маленьком и мрачном, проживает совесть, и она постоянно меня жрет, когда я добираюсь до нее. Из-за нее я не могу найти правильное и верное решение. Разум говорит одно, а сердце твердит другое. Я понимаю, что Антон прав и терпеть такое отношение к себе просто унизительно, а с другой стороны… он отец.
— Ты еще и работаешь, — осуждающий взгляд сбивает с толку.
Я окончательно перестаю его понимать. Смотрю и совершенно не понимаю, а что, собственно, плохого в том, что я работаю. Это нормально, когда ты сам себе зарабатываешь на жизнь и ни от кого не зависишь. К тому же я работаю не каждый день, всего три или четыре раза в неделю.
— А что мне делать? Я девочка не маленькая и все прекрасно понимаю. Рано или поздно я бы съехала от них.
— Взяла бы ипотеку и выплачивала бы лет двадцать, если не больше, — в голосе звучит язвительность.
Взрываюсь и вываливаю на него все, что во мне накопилось. Хватит с меня! Надоело держать все в себе и каждый раз переживать одно и то же в одиночку. Я устала… устала быть сильной и каждый раз доказывать себе, что я достойна быть счастливой.
— Нет! Четыре года назад я случайно нашла документы на квартиру. Оказывается, она моя. Только моя! Отец даже не прописан в ней, но предусмотрительно решил об этом умолчать. Я забрала их и спрятала в надежном месте, чтобы никто из них никогда в жизни не нашел. Я не собираюсь отдавать ему то, что по праву принадлежит мне! Но и на улицу выгнать не могу, — всхлипываю, попутно вытирая слезы. — Одним зимним вечером я поинтересовалась у него про квартиру. Сначала он начал отнекиваться, говорил, что я все выдумываю и мне показалось, а когда понял, что документы у меня, признался. Я дала им ровно два года, чтобы они собрали деньги на первоначальный взнос для меня, если хотят остаться в квартире. В моей квартире!
— Горжусь тобой, — смущаюсь под теплым взглядом парня и стыдливо прячу взгляд.
Ну как можно быть таким многогранным? Сначала он злится, потом чуть ли не призирает за мои поступки, а сейчас восхищается. И все это за каких-то пару минут.
— А нечем. Отец делает вид, что забыл о том разговоре, а мачеха… в принципе, тут ты сам все видел.
— Да, она та еще мегера.
Киваю и выдавливаю из себя смущенную улыбку.
День выдался непростой, а вечер так вообще был полон сюрпризов. Подавляю зевок и оглядываюсь по сторонам. На часах почти три ночи. Слетаю с дивана и давай оглядываться по сторонам в поисках… а в поисках чего, в принципе? Квартира это не моя, где что лежит, я не знаю. Остается только одно.
Сцепляю пальцы в замок и кидаю умоляющий взгляд на Антона.
— Антон, — смотрю на него из-под опущенных ресниц, пальчиками ног сжимаю ворс ковра. Он такой мягкий и теплый, что мне самой хочется завалиться на пол и окунуться в сладостный сон.
— Да, Аля, — его взгляд согревает, проникает в самую глубь меня.
В который раз я смущаюсь и прячу взгляд от прямого контакта. Так уж получилось, что в свои девятнадцать я девочка. Девочка-девочка. А еще я никогда не ночевала с парнем и никогда не просилась в душ у парня.
Давай, Аля. Действуй!
— Можно я схожу в душ?
Антон медленно поворачивает в мою сторону голову, заламывает бровь и окидывает меня с ног до головы таким насмешливым взглядом, что хочется провалиться. Желательно вниз, этажей на десять. Сразу в подвал. Там темно и моих пылающих щек не будет видно. Наверное.
Мне становится до такой степени неловко, что желание только одно — отвернуться. Вот только никак не получается это сделать. Тело напрочь отказывается слушаться хозяйку, все, что я могу, так это глазками бегать по сторонам в поисках, «за чтобы зацепиться, чтобы на него не глазеть». И то не всегда получается. Стоит нам столкнуться, поймать взгляд друг друга, и я замираю, как кролик перед удавом. Все, что мне остается, — это растерянно улыбаться и смотреть, как его глаза гипнотизируют, обездвиживают. Они просто не позволяют сделать лишнего движения.
