В голове словно заработали шестеренки, и я резко, насколько позволяет затрудненное дыхание и сковывающая рука, бью пяткой по колену мужчины. Его руки немного ослабляют хватку, и я немного сдвигаюсь в сторону. Выстрел. Я падаю, больно приземляясь на колени. И последнее, что успевает уловить мое уплывающее сознание, это слова майора:
- Все хорошо, милая… Все позади, дыши… - и я дышу, вроде бы. И смутно слышу звуки вокруг. И чувствую, что меня подхватывают на руки и куда-то несут. А еще я чувствую дикую резь в животе. Наверно, Константин все-таки что-то со мной сделал…
***
Сознание возвращается медленно, сопровождая процесс дикой головной болью. С трудом поднимаю тяжелые веки и сразу не могу понять, где я нахожусь. Светлые крашеные стены, высокий потолок. В локтевом сгибе саднит, и я перевожу взгляд на руку. Капельница. Осматриваю помещение и понимаю, больница. Я так устала. Прикрываю глаза, но в памяти возникает сцена из старого парка и холодные глаза Константина. И его тяжелая рука, сковавшая меня, словно тряпичную куклу. Из уголков закрытых глаз выступают слезы. Они стекают по вискам прямо в уши, что приводит меня в себя. Пытаюсь подняться, но живот простреливает болью, и я хнычу, как беспомощный ребенок. Дверь в палату открывается, и на пороге появляется мужчина в серой медицинской форме. Он высокий, худой. Костюм на нем висит, как на вешалке, и медицинская шапочка смотрится странно. На его ногах широкие кроксы яркого голубого цвета, и они выглядят инородно на его фигуре.
- Добрый вечер, Стефания, - говорит приветливо он. А я перевожу взгляд в окно. И, правда, вечер. – Меня зовут Николай Владимирович, я Ваш лечащий врач, - садится на стул рядом с кроватью смотрит в записи, прикрепленные к планшету.
- Здравствуйте, - получается хрипло, и я пытаюсь откашляться, но боль в животе становится сильнее. Стону и кладу ладонь туда, где болит.
- Тише, Вам нельзя напрягать живот. Нам, к счастью, удалось сохранить беременность, и теперь очень многое будет зависеть от Вас…
- Беременность? – только и могу прохрипеть я.
- Да, а Вы не в курсе, - по-доброму улыбается врач. – Семь – девять недель. Плохо, конечно, что вы перенесли такой стресс, - вздыхает. – Но уже ничего с этим не поделаешь. Вам задание – меньше нервничать и беречь себя.
- Хорошо, - снова на глаза набегают слезы. Как я могла подвергать себя такой опасности? Себя и его! Касаюсь ладонью низа живота, понимая, наконец, что там растет малыш. И теперь становится понятна ни с того, ни с сего поднимающаяся тошнота. И головокружение…
- К Вам посетитель, - говорит врач, поднимаясь со стула. Я не спрашиваю, кто. На каком-то интуитивном уровне чувствую, что это мой майор. Интересно, он уже в курсе? И если нет, как ему сказать?
Алексей вваливается в палату, словно его держали семеро, и теперь, наконец, отпустили. Его взгляд совершенно расфокусирован. Он опускается прямо на колени возле кровати, берет мою руку в свою и целует каждый пальчик, а потом тянется к животу и приникает губами. Знает. И это понимание здорово облегчает будущий разговор.
- Милая… - он крепче сжимает мои пальцы, заглядывает в глаза. – Думал, с ума сойду. Меня к тебе не пускали…
- Я в порядке, - снова хрип вместо голоса. – Сколько времени я здесь?
- Третий день.
У меня перехватывает дыхание. Три дня я была в отключке…
- Нина…
- Она в порядке, не переживай. Была все время у Ваньки.
- Хорошо. Как все прошло? – не могу сдержать любопытство. – Его поймали?
- Да, Иван, правда, чуть не убил его… Сначала подстрелил, а потом еще избил…
- И что теперь? – в душе паника, но я гашу ее ради малыша. Теперь я должна думать в первую очередь о нем.
- Да нормально все. Когда эта мразь пришла в себя, его сразу отдали нам для допроса. Там много всего, как оказалось. И то дело, из-за которого ранили малого, и крот в отделе не тот, которого подозревали… Но самое интересное поведал нам сам Виктор.
- Какой Виктор? – не понимаю…
- Который Константин. На самом деле его зовут Виктор Горин. Тебе ничего не говорит это имя?
Пожимаю плечами. Нет, не говорит.
- Ты его не помнишь, а он тебя очень даже… Когда-то, оказывается, в студенчестве, ты отвергла его ухаживания. И вскоре вышла замуж за Степана. Виктор был зол, и однажды попал в плохую компанию. Да так вписался, что не стал останавливаться. Он был сначала посыльным, а потом Федасов проникся историей простого парня, жизнь которого покатилась по наклонной из-за неразделенной любви. В итоге, когда малого ранили, и ты его нашла… В общем, один из парней, что приезжали тогда со мной, оказался предателем. Он сливал информацию Федасову. И когда тот послал своего человека, Виктора, следить за Ванькой, тот узнал тебя и тут уже пошла другая история. За Ванькой он приставил наблюдать другого, а сам переключился на тебя. В итоге, когда ты исчезла на несколько дней с радаров, он пришел к тебе в салон. Потом мы его спугнули своей активностью, но он не смог остановиться, и позвонил. А потом наша с тобой «ссора» - показывает в воздухе кавычки, наконец, пересаживается с пола на стул. – В общем, мы его спровоцировали. Ты была права, милая… Но если бы я знал, что у нас будет малыш, ни за что бы не позволил тебе в этом всем участвовать, - утыкается мне в живот лицом, вздыхает.
- Я, кажется, вспомнила его, - говорю тихо. Наконец-то голос становится похожим на мой. Вот, почему его глаза казались мне знакомыми. Я вспомнила неприметного долговязого парня, который мне прохода не давал… Но рассказывать дальше не хочу, и Алексей просто кивает, ни на чем не настаивая. – А как ты узнал, что я беременна? Врачи сказали?
- Пока малой с Василием скручивали Горина, я повез тебя в больницу. По дороге открылось кровотечение, и когда врач вышел через часа два, не хотел мне ничего говорить. Я сказал, что твой муж, и ему пришлось все выложить. Сказал, что беременность удалось спасти, и ты скоро придешь в себя. Но это случилось только сегодня.
- Ты не спал что ли? Выглядишь уставшим.
- Не спал, но это стоило того… - водит пальцами по моему животу, смотрит в глаза. Но я так устала, что прикрываю глаза. Из их уголков снова выступают слезы, но не от боли, а от напряжения. Мне так хочется смотреть на майора, но он только сцеловывает мокрую дорожку. Поднимаю свободную от капельницы руку, касаюсь колючей щеки.
- Люблю тебя, - шепчу куда-то в его висок и Алексей хмыкает. Открываю глаза, сталкиваюсь с его хитрым взглядом. Под любимыми глазами залегли темные тени, черты лица заострились. Он похудел, в висках стало больше седины. Но все равно красивый… Мой!
- Я знаю, милая. Но так приятно это, наконец, услышать от тебя, - целует мои губы. – Тебе нужен отдых, поспи. А я побуду с тобой.
- Полежи со мной? – сдвигаюсь немного к стене, освобождая место для Алексея. Как же приятно капризничать. Особенно, когда майор проверяет капельницу и, ловко вытащив иглу из вены, сгибает мою руку в локте, ложится на край кровати. Тесно, но так тепло и уютно становится, что я почти сразу проваливаюсь в сон.
24
Сегодня в салоне многолюдно. И не только потому, что клиентов много, но и потому, что я взяла на работу еще троих ребят. И все собрались, чтобы дружно проводить меня в декретный отпуск. Я работала все время беременности, потому что это придавало мне сил и вдохновляло. Но вот врач категорически запретил мне находиться столько времени на ногах. Или положит в больницу. А в больницу я не хотела.
Сейчас срок тридцать восемь недель, и мне, действительно, тяжело ходить. Если бы кто-то сказал мне, что в тридцать семь я рожу ребенка, я бы ни за что не поверила. Но вот как бывает…
Макс делает музыку погромче, начинает подпевать, поднеся триммер как микрофон к губам. Я заливисто смеюсь, наблюдая, как ребята присоединяются к процессу, но что-то так поясницу сегодня тянет, что танцевать с ними не рискую. Сижу в своем парикмахерском кресле, подпеваю и хлопаю в ладоши. Песня, конечно, специфическая. Но нам все равно на слова. Настроение всеобщего веселья не передается только малышу, и он сегодня непривычно тихий. Как затишье перед бурей. И когда в салон входит майор, чтобы забрать меня домой, я просто отбрасываю все тревожные мысли и падаю в его объятия.
