– Добро пожаловать в семью.
– Ага, – поддержал Эрик, стоявший позади всех у края террасы. – Молодец, Эдит, ты их сделала.
Остальные обратили внимание на его тон, но проигнорировали его и подняли бокалы за имя, стараясь исправить ситуацию. Эдит улыбнулась, они с Чарльзом выпили, поблагодарили присутствующих, и все сели.
Море мерцало в лунном свете, они развалясь сидели на плетеных стульях с подушками и болтали о том о сем с бокалами шампанского в руках, женщины в платьях от-кутюр поблескивали бриллиантами в ушах. Эдит лежала, свернувшись клубочком между подушек с набивным рисунком, скорее зритель, чем участник, и чувствовала, как ее обволакивает и согревает роскошное ощущение привилегированности. Все годы, пока она росла, ей хотелось не только избежать положения неимущей бедности, но и достичь несомненного богатства, и вот теперь, когда она уже готова была смириться с возможной неудачей, она оказалась здесь, в своей мечте. Гогот лордов и миллионеров теперь будет звуковым сопровождением ее жизни, а эти экзотические декорации – только начало. Как водитель, пересекающий пустыню, сначала замечает вдали горную гряду, а потом вдруг оказывается, что он, не заметив ее приближения, уже почти у самого перевала, так и Эдит с удивлением вспоминала, как перешла из респектабельной буржуазной жизни на Элм-Парк-Гарденз – в нечто среднее между мыльной оперой и романом Лакло.
Первый вечер прошел без особых событий. Эдит знала всех, кроме невзрачной блондинки, которая вроде бы приехала с Уотсонами, друзьями Эрика. Боб Уотсон был скучный и ничем не примечательный, а его жена Аннет, хоть и довольно обычная, была хорошенькая и забавная и сразу понравилась Эдит. Она была моделью и актрисой в восьмидесятые, пока не вышла замуж, и потому сыпала пресмешными анекдотами обо всяких эпических картинах из римской жизни и испанских вестернах, где она играла. Она щебетала, не переставая, в течение всего обеда, который подали в столовой, выходившей во внутренний двор, и спасла Эдит от традиционной игры в имена, потому что ожидать чего-то другого от остальных не имело смысла.
Чарльз был более уклончив по поводу «остальных».
– Ей есть что сказать о себе, этого у нее не отнимешь, – вот и все, что он сказал, выключая свет.
– Она мне нравится. Она забавная.
– Не торопись с выводами.
Каким-то таинственным образом она чувствовала, что ее отчитали, хотя в его тоне не было раздражения, и с легким недобрым предчувствием, как ребенок, предполагающий, что его завтра высекут, Эдит положила голову на подушку. И в отличие от первой ночи, сегодня ничто не помешало течению ее мыслей перед сном, потому что сегодня они впервые со дня свадьбы не занимались любовью.
Наутро Эдит проснулась поздно и в одиночестве. С восхитительным, почти телесным ощущением благоденствия она позвонила, чтобы принесли завтрак, и вернулась к размышлениям о жизни, которая ждала ее впереди. Пришла горничная с подносом и сообщила, что все остальные уже поели и спустились к причалу, так что как только Эдит была готова, она надела купальник, взяла полотенце и спустилась вниз по каменным ступеням, вырубленным в скале и покрытым плиткой. Она заметила Чейзов, Камноров и Чарльза, но остальных поблизости не наблюдалось. Она приветственно помахала всем, расстелила полотенце, легла – и мягкая, шерстяная волна теплого солнечного света окутала ее тело. Чарльз лег рядом с ней, обдав брызгами морской воды, и поцеловал ее солеными губами.
– Доброе утро, дорогая.
Она улыбнулась и поцеловала его в ответ.
– Что сегодня будем делать? Просто лежать и нежиться на солнце?
Ответила Кэролайн:
– Мы думали поехать в Каларатьяду пообедать, а потом Фрэнки пригласили нас на чай. И вас тоже.
– Кто такие Фрэнки?
– Это довольно выдающаяся семья, жутко богатые, и у них есть коллекция скульптуры, на которую определенно стоит взглянуть.
– Почему они такие богатые и откуда вы их знаете?
– Про первое – бог знает. Это как-то связано с Франко, так что лучше не спрашивать, а что до второго – мы их не знаем, но мама крестила одного из их племянников в Риме, и она им рассказала, что мы едем сюда.
Эдит снова легла и закрыла глаза. Эта великая сеть, эта паутина, которой не мешали государственные границы и горные цепи, больше не угрожала ей – теперь она стала ее частью. И скоро в Вене, или в Дублине, или в Риме люди станут говорить: «Я видел Эдит Бротон, когда был в Лондоне, она говорит, они, вероятно, в сентябре будут в Нью-Йорке», – и кто-нибудь из круга избранных отзовется: «Эдит? Как у нее дела?» – или даже лучше: «Обожаю Эдит. А вы?» – и все остальные люди в гостиных Вены, Дублина или Рима, кто не знает Эдит Бротон, окажутся исключены из разговора; и от этого они почувствуют себя бедными и заурядными, что и входило в намерения тех, кто невзначай обронил ее имя и кто с удовлетворением почувствует, что в который раз подтвердил свою принадлежность к высшей касте. И во всем этом Эдит сыграет роль персоны, с которой почти невозможно познакомиться, если ты не один из них. И на одно-единственное мгновение в то утро, пока солнце ласкало ее веки, а с соседнего пляжа доносились детские голоса, Эдит с недоумением задумалась, какова же может быть цель этого бесконечного воздвижения и преодоления границ.
Рядом с ней раздался сильный глухой удар, она открыла глаза, и ей предстало зрелище, повергающее в благоговейный ужас – Генри Камнор растянулся позагорать. Без одежды он казался еще больше, как открытка с надписью: «Никто не видел мою корзиночку?»
– А остальные? Мы же не можем все явиться к этим несчастным людям? – Он говорил, не обращаясь ни к кому конкретно, в воздух прямо над собой, чтобы не затруднять себя и не шевелить ничем, кроме губ.
Кэролайн пожала плечами:
– Не вижу причины, почему нет. Я сказала, что нас много.
У нее была эта любопытная уверенность английских представителей высших классов, что какова бы ни была ситуация и сколько бы другие ни лезли из кожи вон ради нее, даже когда, как сейчас, нисколько незнакомые люди предлагают ей свое гостеприимство, все же это она, леди Кэролайн Чейз, оказывает им услугу. Для таких людей немыслимо даже представить, что они не обязательно оказывают честь дому, в который входят. И в результате, из-за этой уверенности, что она облагодетельствовала хозяев одним своим присутствием, Кэролайн никогда нисколько не старалась вести себя приятно ни с кем, кроме людей своего круга, и хотя была умной женщиной, могла оказаться убийственно скучной гостьей. Но об этом ни она, ни многие другие очень похожие на нее люди даже не подозревали.
– Спросим их, когда они спустятся, – сказала она.
