Арчибальд Карсон — упрямый сукин сын.
Моё сердце воспаряет, когда он поднимает глаза и улыбается мне. Но потом я понимаю, что в этом выражении есть что-то покровительственное, и хмурюсь.
— Я действительно горжусь тобой, Шарлотта, — говорит он, и я приподнимаю бровь.
«Грядёт какое-то «но», я просто знаю это. С моим отцом всегда есть «но»».
Я облизываю губы и переминаюсь с ноги на ногу.
«Пожалуйста, не будь куском придурка», — умоляю я Вселенную, изобретая ещё одно новое оскорбление. Кусок придурка. Хех. Я должна шить футболки.
— В прошлом ты бы закатила истерику или оскорбила меня, чтобы добиться своего.
— Эм, спасибо? — спрашиваю я, думая, что на самом деле его комплимент — это одна из тех ситуаций, когда оскорбления выдаются за комплименты. — Итак, ты собираешься хотя бы подумать о том, чтобы позволить мне остаться?
Папа продолжает улыбаться, но выражение его лица напряжённое.
Чёрт.
— Как бы я ни ценил, что ты нашла время привести убедительные аргументы, боюсь, мой ответ всё тот же. Ты можешь вернуться в Санта-Круз и закончить год со своими старыми друзьями, а можешь начать всё сначала в Лос-Анджелесе со своей матерью.
— Я уже начала с чистого листа, — выдавливаю я из себя, пытаясь сохранить самообладание. Сохранять спокойствие и ровный киль никогда по-настоящему не было моей сильной стороной. Но я пытаюсь, я действительно пытаюсь. — Потому что ты получил работу мечты. Ты не дал мне права голоса в этом вопросе. На самом деле, ты солгал мне, чтобы затащить сюда. И теперь я здесь, и я хочу остаться, а ты упорно хочешь отослать меня прочь?
— Здесь небезопасно, Шарлотта, — наконец говорит папа, и я приподнимаю бровь.
— Я думала, что Юджин и Дженика покончили с собой, — возражаю я, скрещивая руки на груди. Папа игнорирует это замечание, снимает очки и кладёт их на стол.
— Дело не в этом, — молвит он со вздохом, но я не могу сказать, лжёт ли он мне снова или просто чертовски устал. Я полагаю, что если ученик совершает самоубийство на территории учебного заведения, то это случит плохой характеристикой директору, да? Мне почти жаль его.
— Тогда в чём же дело? — умоляю я, кладя ладони на стол и наклоняясь вниз. — Ты не хочешь, чтобы я была здесь? Это всё? — мой голос немного срывается, и я понимаю, что, хотя я и не признавалась в этом самой себе, я тоже расстроена из-за этой части уравнения. Мы с папой так долго были против всего мира, а теперь он просто покончил со мной? Меня просто отправят через всю страну, как ненужную посылку?
— Конечно, я хочу, чтобы ты была здесь, — говорит он, но уже встаёт и кладёт столовые приборы поверх своей тарелки. — Но обстоятельства изменились.
— Какие обстоятельства? — требую я, следуя за ним на кухню. Одно из окон открыто, впуская прохладный весенний ветерок. Он взъерошивает мои волосы, когда я встаю позади отца, ожидая, пока он сполоснёт тарелку и поставит её в посудомоечную машину, чтобы повернуться ко мне лицом.
— Ты с самого начала была права: тебе не следовало быть подопытным кроликом академии. Это нечестно по отношению к тебе, и это нечестно по отношению к другим студентам. Я получил множество жалоб на то, что ты выходишь из себя. — У меня отвисает челюсть. Почти уверена, что моя челюсть просто свободно свисает с нижней части лица. — Это, и многие студенты расценивают моё отношение к тебе как вопиющий фаворитизм.
— Как же так?! Ты строже ко мне, чем кто-либо другой. — Слова просто непроизвольно срываются с губ, но как только они вырываются наружу, я не могу взять их обратно. Я бы всё равно не стала, учитывая, что это правда. Это всегда было одной из моих проблем с отцом: он в два раза строже ко мне, чем к любому ученику, которого он когда-либо учил. Меня от этого тошнит.
— Отдельная комната, — начинает он, и я делаю шаг вперёд.
— Я разделю комнату со Спенсером Харгроувом, — выпаливаю я, и папа вздыхает. — У него больше нет соседа по комнате. — Я снова облизываю губы, изо всех сил стараясь контролировать свой обычно неуправляемый темперамент. За всё это время папа ни разу не спросил меня, о чём я хотела поговорить. Ему буквально всё равно. Ну и чёрт с ним тогда, я ему ничего не скажу. — Проблема решена.
— Не только это. Есть ситуация с физкультурой…
— Я займусь физкультурой. Я просто переоденусь в кабинке и надену спортивные бюстгальтеры. Ладно, продолжай. Давай разберёмся с этим. — Я выдыхаю, но папа не улыбается. Он явно не ведётся на мои уловки.
— Шарлотта, достаточно. — Его тон не терпит возражений, но я ничего не могу с собой поделать. Я следую за ним в кабинет.
— Продолжай быть честными со мной в отношении проблем, и мы найдём решения.
— Мне нужно наверстать многое по работе, и мне жаль, но моё решение окончательное. — Он садится за стол, и я чувствую, как во мне поднимается желание кричать. Вместо этого я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и разворачиваюсь, уходя и захлопывая за собой дверь кабинета.
Я ещё не закончила, но знаю отца, и он возвёл стену на ночь. Завтра я попробую ещё раз.
Проходя мимо кухонного окна, я замечаю, что оконной сетки нет, а на подоконнике лежит маленький камешек. Я бы, возможно, и не заметила этого, если бы не остановилась, чтобы выпить стакан воды. Я протягиваю руку и беру его, изучая гладкую, матово-чёрную поверхность. На нём вырезан символ, закрашенный красным.
— Что за чертовщина? — спрашиваю я, поднимая голову и вглядываясь в темноту. Одна из этих чёртовых сов снова ухает, и я вздрагиваю. На секунду я подумываю о том, чтобы пойти и рассказать об этом отцу, но он уже хочет, чтобы я уехала. Я не смогу убедить его в обратном, если подолью масла в огонь.
Но камень и отсутствующая сетка — это чертовски жутко. Это мог быть просто какой-то случайный розыгрыш, но мне кажется, что нарисовать пенис на лужайке краской из баллончика или что-то ещё было бы более уместно для старшеклассника. Положить жуткий камень со странным символом на чей-нибудь подоконник?
Это пиздец следующего уровня.
Я закрываю окно, запираю его на ключ, а затем отправляю сообщение парням.
Это слишком странно, чтобы быть совпадением.
В Адамсоне происходит что-то странное, и у меня возникает ужасное чувство, что как бы сильно я не хотела остаться… Может быть, Рейнджер прав насчёт моего отъезда?
За мной охотятся.
Я это чувствую.
Глава 11
— Это не краска, это воск, — замечает Мика, проводя большим пальцем по символу, вырезанному на камне. Он ковыряет её ногтем, и он сворачивается в маленькие завитки. — Да, определённо воск. — Парень передаёт его Тобиасу, чтобы тот мог в свою очередь осмотреть его.
— Воск? — спрашиваю я, проводя пальцами по волосам. Сейчас они такие кудрявые, спутанные и отвратительные. Я собиралась встать пораньше и принять душ, но проспала и в итоге проснулась от того, что папа отшвырнул моё одеяло на пол и выкрикнул приказ. Так неприятно.
Спенсер смотрит на меня так, словно я персонаж фильма ужасов. Я прищуриваюсь, глядя на него, и поправляю очки на носу.
— Что? — огрызаюсь я, когда Тобиас передаёт камень следующему, Рейнджеру. — Ты пялишься на меня всё утро.
— Ты вообще можешь видеть через эти очки? — спрашивает он, наклоняясь вперёд и убирая их с моего лица. — Они буквально покрыты отпечатками пальцев и брызгами бог знает чего. — Он начинает вытирать их о свою рубашку, а я хмурюсь. — И ты когда-нибудь слышала о расчёске для волос? Знаешь, ее изобрели в 1602 году.
— Во-первых, ты полностью выдумал этот год. Это совсем не точная информация. И ещё, пошёл ты. — Я позволяю Спенсеру протереть очки, а затем забираю их обратно, напяливая на лицо и стараясь не удивляться тому, насколько на самом деле лучше, когда они чистые.
