подбросили не просто так.
— Ничего себе, а почему выбрали именно меня? Только потому, что я не местный?
— Не думаю, что только поэтому. Признавайся, кому успел дорогу перейти? Баба Шура тебя вон тоже не особо жалует. Говорит, немтырь ты.
— Как понять, немтырь?
— Ну, это означает необщительный, тот, кто людей сторонится.
— Час от часу не легче. То есть, если я не братаюсь со всеми, значит немтырь?
— По всей видимости так, во всяком случае в глазах бабы Шуры точно. Ты ведь ей не рассказывал, что родом из этой деревни?
— А что здесь такого? Я просто не успел сразу рассказать, а потом слишком много событий произошло и я не стал открываться, чтобы не подставлять Фаину. Наверняка до тебя уже донеслись слухи о наших отношениях?
— Конечно, и не только об этом. Баба Шура постаралась на славу. На самом деле, она мне очень помогла своими рассказами, много полезного я в них почерпнул.
Наконец подъехали к больнице и Фая с радостью вышла из автомобиля. Пока следователь выяснял у персонала, кто следит за оставленными в гардеробе вещами, они с Ильёй стояли в сторонке и разговаривали.
— Фай, я не стал при следователе спрашивать. Откуда ты его знаешь?
— Кого, Павлушу?
— Павлушу, Павлушу, кого же ещё? Он же у нас следователь?
— Танцевали мы с ним вместе, в один коллектив ходили.
— Так он ещё и танцует?
— Ага, и весьма неплохо. А ты никак ревнуешь, Илюша?
— Нет, конечно, с чего бы мне ревновать? У вас же с ним ничего не было?
— Нет, не было и быть не могло. Он между прочим женат.
Продолжению разговора помешал подошедший Павел Афанасьевич. Он уже выяснил, что хотел, и попросил Илью поторапливаться. А на прощанье заверил Фаину, что при необходимости с радостью отвезёт её обратно в деревню.
— Нет уж, больше я к тебе в машину ни за что не сяду.
— Почему это, Фаюш? Я же сбросил скорость?
— Сбросил, но всё равно для меня это слишком быстро. Особенно вначале, когда ты нёсся, как угорелый. Я уже мысленно распрощалась со всеми, думала живыми не доедем.
— Ну, не преувеличивай, я даже как следует не разогнался.
— Представляю, что будет, когда разгонишься. Ладно, пойду я, мама там наверняка с ума сходит.
— Пока, Фаечка, я завтра приеду, если конечно Павел Афанасьевич разрешит.
— Разрешу, не переживай, тем более, что твой паспорт всё ещё у меня.
— До встречи, Илюша. Пока, Паша.
Уже порядком стемнело, когда новые знакомые добрались до места. У Ильи сняли не только отпечатки пальцев, но и взяли образцы ДНК. Найденный телефон следователь отдал технарям.
Назад в деревню приехали поздно ночью. Баба Шура ещё бодрствовала и ждала постояльцев с новостями. Не спал и Николай. Помимо голоса, звучавшего в голове, с ним приключилась новая напасть.
Лёжа в кровати, мужчина обдумывал, что делать с Зинаидой, но стоило ненадолго прикрыть глаза, как он уснул. Во сне к нему пришла Татьяна, она молча села рядом и тихонько тронула за плечо:
— Колечка, не спишь? Хочешь посмотреть, как толкается наш маленький?
Он в ужасе сел на кровати. На расстоянии вытянутой руки перед ним сидела любовница, она была в подвенечном платье и улыбалась, поглаживая живот. Но как такое вообще возможно?
— Чего молчишь, миленький? Ты разве не рад?
— А чему я должен радоваться?
— Как чему? Ребёнок у нас будет.
— Какой ребёнок? Уйди, тебя нет, ты умерла.
— Как это нет? Вот же я, живая. Скажи, зачем ты меня толкнул? Ты хотел убить нашего малыша?
— Я тебя не толкал, ты сама упала. Уйди, сгинь. Зачем ты пришла?
— Ты ещё не понял зачем? Мы ведь теперь с тобой поженимся? Ребёнок должен родиться в браке.
И тут Николай проснулся по-настоящему. Он дрожал от страха и был весь в холодном поту. Остаток ночи провёл на ногах, включив свет всюду, где только возможно, потому что боялся снова уснуть и увидеть перед собой Татьяну. До него пока не дошёл смысл сказанных ею слов.
Как правило, все деревенские жители просыпаются рано, так как большинство из них держат домашнюю скотину или птицу. Правда в наше время далеко не все занимаются животноводством, а вот раньше в деревне без своего хозяйства было просто не выжить.
В отличие от своих ближайших соседей, Зинаида не была обременена крупным рогатым скотом, а держала только кур. Да и зачем нужна корова, если молоко и сметану можно купить у других? Зато яйца свои, домашние.
В то утро женщина по многолетней привычке встала пораньше и принялась за домашние хлопоты. В последнее время по гостям она была не ходок, телевизор, да уборка были её единственными развлечениями.
Да и какой смысл ходить по подругам, если с ними нельзя даже словом перекинуться? Что хорошего в том, чтобы просто сидеть и внимать, что говорят другие, а самой молчать, когда так и подмывает вставить свои пять копеек?
А ведь Зинаиде было, что сказать, она бы всех за пояс заткнула ценными сведениями, ведомыми только ей одной. Хорошо, хоть душу отвела, пока писала анонимку, уж там старая сплетница развернулась на всю катушку. Особенно досталось родной племяннице.
Тётка выдала всё, что думает о Фаине и её аморальном поведении. Лукич потому и не стал озвучивать письмо вслух, дабы не обидеть Николая, он решил не настраивать мужа против жены.
Кто знает, может и было промеж них что-то нехорошее в самом начале супружества, о чём нынче болтают по всей деревне, да только никто точно не знает, как было на самом деле. В любом случае, всё это дела давно минувших дней и ещё бабка надвое сказала, что там правда, а что нет.
В общем, участковый не стал уподобляться деревенским сплетникам и всё ещё действующий муж Фаины не получил доказательств того, о чём сам давно догадался. Гораздо больше он был озабочен другой своей проблемой.
Николай был не на шутку напуган тем, что с ним происходит, и чувствовал, что сходит с ума. События последних дней и бессонная ночь, проведённая накануне, сказались не только на его рассудке, но и на внешности.
Постоянно следивший за своим внешним видом, всегда одетый с иголочки, импозантный мужчина с утра был небрит и выглядел весьма неопрятно в своём измятом костюме и несвежей рубашке с перекрученным галстуком.
Всё это, вкупе с неадекватным поведением, когда он разговаривал сам с собой, говорило о необходимости показать его психиатру. Любой, кто увидел бы сына покойного
