следующую секунду придавливает меня сверху и убирает мою руку.
— Не смей! — запрещает мне касаться себя.
Я подаюсь бедрами к нему ближе.
Он усмехается:
— Хочешь меня?
Ничего не отвечаю.
А уже через секунду он заполняет меня собой. Растягиваюсь под его размер. Это больно. И сразу же — нет.
С губ срывается протяжное:
— Ааааа…
Он замирает.
— Тебе нормально?
Вместо ответа кладу обе свои ладони ему на задницу и подмахивю.
Тут он совсем теряет контроль.
— Ленка! — рычит мне на ухо, пока осыпает мою шею то ли поцелуями, то ли укусами и вдалбливается в меня мощными толчками.
Хорошо-то как! Веки смеживаются сами собой. Я стараюсь отвечать на каждое его движение. Но вопреки всему моя потребность в этом мужчине не утоляется, а возрастает. С каждым его движением.
— Еще! Пожалуйста! Не жалей меня, — шепчу еле слышно.
Я хочу, чтобы он был еще ближе, двигался сильнее. И он выполняет мои желания. Целует, кусает, ласкает грудь.
А потом волна жара охватывает меня ниже пояса. Я вспыхиваю и горю. Все мысли исчезают из сознания, а мышцы влагалища сжимаются вокруг его члена, заставляя его тоже кончить, громко застонав. Он так и лежит на мне. А я… Я прижимаю его крепче, обнимая ногами за талию и руками за шею.
— Хорошо-то как! — это я выдаю уже вслух.
Платон покрывает нежными поцелуями мое лицо — веки, лоб, щеки. А мне не хочется шевелиться, потому что внутри и в районе половых губ как будто лопаются крохотные пузырьки воздуха, продлевая мое наслаждение.
И да, на столике недаром лежала лента из презервативов.
Оказывается, я совсем себя не знаю. Похоже, я могу заниматься этим бесконечно. И мне будет мало.
Еленка
Сказка закончилась утром. Я даже не помню, как уснула, слишком утомленная ненасытностью Платона. Но спать мне мешает тревожащее чувство, что это всё иллюзия. И лучи утреннего солнца, которые почему-то заливают комнату. Хотя я хорошо помню, что шторы были ночью задернуты.
Открываю глаза от ощущения опасности. Оглядываюсь и в дверном проеме вижу Платона. Он разглядывает меня. Но выражение его глаз теперь другое. Не такое, как ночью. От него хочется спрятаться. Так и подмывает накрыться с головой одеялом. Только это мне ничем не поможет.
Судя по тому, как он смотрит, мне не перепадет здесь даже душ. Сажусь на кровати, ищу свою одежду. Молчу.
Но зато говорит он:
— Секс-марафон закончился. Тебе пора. Думаю, теперь тебя удовлетворят в другом месте.
Противно от его слов. Кем он меня считает?
Продолжаю хранить молчание. Я не умею устраивать разборки и скандалы. Да и к чему? Если бы я ему была хоть чуть дорога, то разве он захотел бы так поступить со мной?
Вижу лифчик, цепляю его с пола и надеваю. Руками провожу по груди и, случайно взглянув на Платона, замечаю, как он напрягается. В этот миг понимаю с гибельной очевидностью — ничего не прошло. Ни у меня. Ни у него.
Может быть, спросить, что происходит? Но очень уж не хочется унижаться. Выпрашивать любовь у того, у кого ее нет, я не готова.
Не могу найти трусы. Надеваю платье.
— Ты побыстрей не можешь собираться? Мне еще очередь принимать.
А ведь у него будут другие. Сердце замирает от боли. Но я тут же одергиваю себя. Ну и пусть! Он мне никто.
Черт с ними, с трусами! Так дойду. У меня внизу машина. И сапоги длинные.
Иду к выходу из спальни. К мужчине, что застыл холодной статуей.
Он стоит прямо передо мной: высокий, красивый, чужой. Подбородок поднят вверх, глаза прищурены. Из одежды у него на бедрах болтаются джинсы. Темно-каштановые волосы мокрые и взъерошенные. Босые ноги утопают в мягком ковре. А у меня чувство, что между нами ничего и не было. Померещилось. Не было этой ночи. Не было его рук на моем теле, его жаркого шепота, стонов удовольствия. И постель смята не нашими телами.
Хочется протянуть руку и прикоснуться. Провести пальцами по ключицам, спуститься ладошками по груди, задержаться, ловя стук его сердца. Я знаю, оно колотится, как мое собственное. Потом дотронуться до живота. Он твердый, а кожа горячая. И наверняка твердый не только там, где я вижу.
Но морок, в который я сама себя погружаю, разбивает холодное:
— Пошла вон!
И я не спрошу, почему. Меня даже не удивляет, что я это слышу. Я всё знала, когда шла сюда. Когда позволяла ему возможное и невозможное.
Я не спрошу, что случилось, потому что Платон ошибается. Ошибается во всём. В причинах, что привели меня к нему. Ошибается в том, что будет после. Ошибается во мне, считая меня глупой курицей.
Ему многое предстоит узнать.
А самое главное он ошибается в том, что я для него ничего не значу. Я могу легко его переубедить. Стоит мне протянуть руку и коснуться выпуклости в его штанах. Мужчины на самом деле такие слабые.
Только я не буду.
Я развернулась и направилась к выходу из квартиры.
Вслед раздается ядовито-насмешливое:
— Стой, трусы забыла.
Не оглядываюсь.
— Оставь себе на память, мальчик.
Захлопываю за собой дверь со стуком гильотины.
Он думает, что знает, что сделает сейчас. Но его ждет жестокое разочарование. И меня тоже оно настигло.
Зачем было лететь на огонь?
Смотрю на экран сотового уже на улице, направляюсь к машине. Начало восьмого утра. Платону совсем не спалось.
Ветер обдает холодом голые ноги и настырно лезет под платье. Запахиваю куртку и спешу к автомобилю. Ныряю в теплый салон.
И жду. Дам Хромову единственный шанс. Смотрю на экран своего телефона. Скорее всего, он попытается слить видео с телефона. Но может и с компьютера.
Напряжение поднимается волнами, раскручиваясь словно цунами.
Сердце стучит как заведенное.
— Ну, пожалуйста, не надо, — шепчу я пересохшими губами.
Но вселенной нет никакого дела до моих желаний.
Мне приходит уведомление, что видео этой ночи пытались куда-то отправить. А потом, когда не получилось, выложить на сайт.
Мне становится все равно. На меня спасительным облаком опускается безразличие.
Секунду разглядываю картинку с красочным «факом». Потом отправляю ее Платону. Вместе с вирусом, который уничтожит все, что Хромов наснимал. А еще с пульта отправляю команды на видеокамеры, на которых мы установили специальные устройства, чтобы их полностью вывести из строя.
Теперь видео осталось только у меня.
Еду домой. Не раздеваясь, сажусь за компьютер. Загружаю файл. Не хочу, чтобы его видел кто-то посторонний. Это только моё. Личное.
Безучастно, как сторонний наблюдатель вырезаю самые подходящие кадры
