― Нам придется провести несколько тренировочных заездов на следующий год, ― поддразнивает он. ― Убедимся, что мы готовы к победе.
Мое сердце трепещет при упоминании о следующем годе, как будто это уже свершившийся факт, что я стану частью рождественских традиций его семьи.
Верный своему слову, он почти не отходил от меня весь вечер, и это успокаивало. И хотя мне это было не так нужно, как я думала, приятно знать, что он не готов бросить меня на растерзание волкам.
― Помните, как несколько лет назад на вечеринке было столько чертовых лампочек, что мы выбили электричество до самого Вечнозеленого переулка? ― Дженсен прекращает работу над своим гораздо более симпатичным пряничным домиком и обращается к столу.
Мои глаза расширяются.
― О Боже, я это точно помню! Мои родители так разозлились, потому что, конечно, наша вечеринка была в тот же вечер, и мы так долго были без электричества, что нам пришлось закончить раньше времени и отправить всех домой. Мы даже не успели закончить ужин.
Дженсен кивает с ухмылкой, а Джуд толкает его локтем, как бы говоря, чтобы он заткнулся.
― Все в порядке, ― говорю я ему, мягко улыбаясь. ― Это своего рода… слон в комнате, и, как мы уже обсудили, мы не можем притворяться, что его не существует. Это в прошлом, верно?
Все кивают, а Джексон подходит ближе, обхватывает меня за талию, защищая, и что-то шевелится в моей груди.
Очень приятно, что он делает все возможное, чтобы я чувствовала себя комфортно и защищенно.
― Да. Самое забавное, что я уверена, что никогда не видела, чтобы лицо Уэйна было таким красным. Я думала, что у него точно случится сердечный приступ, когда нам пришлось звонить на главную электростанцию, чтобы прислали кого-нибудь, ― добавляет Джози, ее темные волосы колышутся, когда она откидывает голову назад в смехе. ― Это о многом говорит, потому что помните, как в прошлом году Джеймсон надрался на вечеринке, и вы поспорили с ним на пятьсот баксов, что он не поедет с Альбертом на санях в город?
Я нахмурил брови. Альберт…?
― Мул моих родителей. ― Дыхание Джексона обжигает мою шею, когда он вводит меня в курс дела.
Я практически представляю себе его брата в красных санях в натуральную величину, запряженных осликом, который едет черепашьим шагом до самого города.
― Но он это сделал, и знаете, что? ― говорит Джози, пристально глядя на Джеймсона. ― Он сделал это в нижнем белье. Уэйну это особенно понравилось. И маме, и папе пришлось ехать за ним в центр города, потому что он собирался посадить его в изолятор.
Зевнув, я положила пакет с глазурью на стол, а затем достала телефон, чтобы проверить время.
22:45.
Я и не заметила, как быстро пролетело время между ужином и пряничными домиками.
― Ты устала, Снежинка? ― спросил Джексон, крепко обнимая меня за талию.
Я киваю.
― Да, я плохо спала прошлой ночью… Думаю, я просто перенервничала?
― Давай, поедем отсюда. Я почти уверен, что мы не в состоянии выиграть это соревнование, и я не могу дождаться, чтобы отвезти тебя домой.
Не то, чтобы я расстроилась, учитывая катастрофу, которую потерпело наше участие в конкурсе пряников семьи Пирс.
Его мама и сестра обнимают меня, говорят, чтобы я приходила в любое время и что им очень понравилось, что я зашла. Мне стало намного легче от осознания того, что я зря нервничала.
Они не обязаны были принимать меня с распростертыми объятиями, но они сделали это, и я так рада, что решилась прийти.
Это еще один гигантский шаг в правильном направлении. Наконец-то мы оставим эту вражду в прошлом.
Когда мы вернулись в дом Джексона, он отнес мои сумки в спальню, и сказал, прислонившись к дверному косяку:
― Я пойду запереть дом. Ванная там. Вернусь через несколько минут.
В его спальне все именно так, как я себе и представляла. Темное дерево в сочетании с серым и черным. Мужественная, аккуратная и простая. Ему под стать.
Кровать аккуратно застелена, на ней куча подушек, на которые мне не терпится плюхнуться.
Вытащив из сумки туалетные принадлежности, я иду в ванную, чтобы поскорее приготовиться ко сну. Почистив зубы, умыв лицо и собрав длинные волосы в хвост, я возвращаюсь в его спальню, где он сидит на краю кровати и листает телефон.
― Ой! Чуть не забыла, ― говорю я, бросая свою сумку обратно. ― У меня есть кое-что для тебя.
― Это нижнее белье? Я знал, что мое рождественское желание сбудется, Эмма.
Смеясь, я достаю из дорожной сумки вязаные красные наряды.
― Ну… это одежда. Вроде того. Я связала Марли и Мо одинаковые рождественские свитера.
Я понимаю, что это, наверное, глупо ― дарить собакам рождественские свитера, но я решила, что если у нас есть уродливые свитера, то и у них должны быть.
― Ты связала их… для моих собак? ― Он удивленно поднимает бровь, и на его лице появляется выражение, которое я не могу прочесть.
Я киваю.
― Я знаю… это глупо, но я просто…
Слова замирают на моих губах, когда он пересекает комнату, обнимает мое лицо и приникает губами к моим губам в поцелуе, таком мощном, таком интенсивном, таком целеустремленном, что кажется, будто у меня подкашиваются колени.
― Ты чертовски совершенна, Эмма Уортингтон, и я был дураком, когда думал, что ты такая же, как все, ― говорит он, прижимаясь лбом к моему.
Мое сердце бьется в груди так сильно, что кажется, будто оно может вырваться наружу.
― Это просто свитера, Джексон, ― тихо шепчу я. ― Я хотела, чтобы у них тоже было что-то праздничное.
Он качает головой.
― Это не просто свитера, Эмма. Это все. ― Держа мое лицо в своих руках, он наклоняется и нежно целует меня, едва касаясь своими губами моих, а затем вздыхает. ― Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я не хочу расставаться с тобой.
― Тогда не надо, ― говорю я, приподнимаясь на носочки, чтобы встретиться с его губами. ― Впервые в жизни я делаю что-то для себя, без чужого внимания и ожиданий. И я хочу тебя, Джексон Пирс. Даже если мы понятия не имеем, что нас ждет в будущем и как мы справимся с нашими семейными проблемами. В этот раз я не собираюсь планировать, что что-то пойдет не так, или пытаться все контролировать. Я буду следовать своему сердцу и надеяться, что оно не направит меня по ложному пути.
Джексон сглотнул, и его зрачки превратились в расплавленный шоколад.
― Я не обижу тебя.
Я киваю.
― Я доверяю тебе. Своим телом. Своим сердцем. Особенно сердцем.
В мгновение ока он поднимает меня на руки и несет к своей кровати, укладывая меня на плюшевое покрывало, нависая надо мной.
― Тогда позволь мне показать тебе, как я буду заботиться о тебе, Эмма.
Он наклоняется вперед и с нежностью целует меня, проникая сквозь линию губ и погружаясь в мой рот, наши языки переплетаются и оставляют меня бездыханной под ним. Ко мне никогда не относились с такой… заботой.
Наши глаза встречаются, и у меня кружится голова от интенсивности его взгляда, как будто он видит меня насквозь и разрушает все преграды, оставшиеся между нами. Грубые, мозолистые подушечки его пальцев танцуют по краю моего свитера, и вскоре он стягивает его, а затем бросает на кровать.
Его глаза блуждают по моему телу, когда он наклоняется вперед и оттягивает чашечки лифчика, грубо втягивая сосок, от чего я вскрикиваю.
Сегодня все кажется сверхчувствительным.
Мое тело — это живой провод, который отвечает на его прикосновения мощной, эмоциональной реакцией.
Может быть, это потому, что соединяются не только наши тела, но и наши сердца.
― Так чертовски красиво, ― говорит он, глядя на меня сквозь тяжелые веки. ― Я хочу трахнуть их, пометить их, сделать тебя моей, Снежинка.
Боже, этот мужчина превосходен в том, что он дикий по своей природе, и мой клитор пульсирует в ответ на каждое слово, когда он говорит.
