— Ненавижу елки, — тут же пошел поперек Антон, — и утренники. И школьные собрания. Хорошо, что Арина с каждый годом все взрослее, а Олег уже научился ходить по кабакам.
— А что любишь?
— Тишину. Одиночество. Сон. Паззлы.
— Тебе что, восемьдесят?
— Ты любишь тишину, одиночество и огород. Тебе что, шестьдесят?
Я засмеялась.
Антон притормозил на мигающий желтый и повернулся ко мне.
— Кстати, о возрасте. Ты никогда не думала о том, что Леха может быть тебе отцом?
— Вот это был бы поворот! — я весело округлила глаза. — Представляешь себе? У мамы инфаркт, у Алеши инсульт, у меня гипертонический криз. Но увы, милый мой, вся эта древнегреческая драма никогда не грядет: я отправляла маме его фотографии и все остальные данные. Знаешь, в школе я на каждого взрослого мужчину смотрела с ожиданием. Мне казалось, вот-вот он воздест руки к небесам и завоет: «О, моя потерянная дочь! Наконец-то злой рок смилостивился над нами!». Но никто не спешил заключать меня в объятия, а вот привычка смотреть на мужчин постарше как на перспективных папаш осталась со мной на всю жизнь. Что ж, кажется, возвращение Будулая мне не светит.
— Больше твоя мать не досаждает тебе?
— Ушла с радаров. С ней такое часто бывает. Я читала в интернете, что у нее роман века, и она собирается замуж. Ее будущий муж на год младше Алеши, тебе не кажется это смешным?
— Не кажется, — он свернул с оживленной дороги в сторону нового и модного микрорайона. Там проросли самые высокие свечки в городе. — Тебе так хотелось отца, что ты вышла за человека, который мог бы им быть. Мне кажется это очень грустным, потому что Леха — не тот человек, который сможет о тебе позаботиться.
— Я вышла за Алешу потому, что такова моя судьба, — провозгласила я торжественно.
Он только фыркнул раздраженно.
Мы бесконечно поднимались в сияющем лифте. В зеркало на меня смотрела взволнованная кокотка — помада почти стерлась, и ее остатки на губах выглядели порочно.
Сквозь плотный загар на щеках пробивался лихорадочный румянец.
Глаза блестели — побочный эффект от шампанского.
На месте Антона я бы схватила меня в охапку и утащила в альков, или что там у него в наличии. На своем месте Антон стоял неподвижно, непроницаемо глядя прямо на меня.
Двадцать пять этажей взгляда в упор.
Вы бы на моем месте тоже нервничали.
Наконец эта пытка закончилась. Каблуки звонко стучали по плитке.
Антон открыл одну из дверей, пропуская меня внутрь.
Я скинула плащ, нисколько не заботясь о том, поймает ли его кто-нибудь.
Помедлила и сняла сапоги. Ши-и-рк — молния, ши-и-ирк — другая. Теплый пол под ступнями. Алый педикюр сквозь сетку.
Я же готовилась соблазнять мужа.
Но вместо этого ступала по просторному холлу чужой квартиры.
— Я могу осмотреться?
— Делай, что хочешь.
Ох, зря он так.
Осторожной кошкой я прошла вперед. Свет включался сам собой — датчики движения. Умный дом, теплый пол, кухня-гостиная, хром и стекло, серая декоративная штукатурка на стенах. Диваны. Темные портьеры — распахнутые. Город лежал внизу, переливаясь огнями.
Спальня: кровать и встроенный шкаф. Ноутбук на столе темного дерева. Ни носка, ни брошенной футболки, ни скомканного полотенца.
У него даже кровать была заправлена.
Кто заправляет кровать, если живет один?
Я провела пальцами по неровному модному покрытию стен, подмигнула репликам Кандинского, задрала голову, оценив сложный потолок с тяжелыми черными светильниками.
Вернулась в гостиную.
Антон стоял в кухонной зоне, глядя на то, как закипает вода в прозрачном чайнике.
— Эта квартира похожа на тебя? — спросила я.
Сходила ко входу и забрала бутылку, которую оставила на полу между брошенными сапогами.
— Эта квартира похожа на моего дизайнера, — ответил он. — Ты удовлетворила свое любопытство?
— Сам же сказал — я не вижу в тебе человека. Вот и пытаюсь узнать тебя получше. Ты ценишь мою покладистость?
Щелкнул, выключившись, чайник.
Антон не стал ничего заваривать.
Обернулся ко мне, склонив голову.
Было в нем в ту минуту что-то хищное, птичье.
— Мирослава, — карамелька-барбариска сжала горло своей сладостью, — верни мне, пожалуйста, мой пиджак.
Глава 16
— Мирослава, верни мне, пожалуйста, мой пиджак.
Я замерла, недоверчиво глядя на него.
Антон не выглядел взволнованным или предвкушающим. Скорее — холодным, оценивающим.
Что же, платье было создано для того, чтобы его носили, а не прятали. Я демонстративно подтянула ткань декольте повыше и аккуратно сняла пиджак, бережно повесив его на спинку стула.
Оперлась ладонями о столешницу, вызывающе глядя на Антона.
— Доволен?
— И перчатки, пожалуйста, — попросил он небрежно, но ресницы его дрогнули, предали невозмутимость.
— Мешают? — в моем голосе тоже была насмешка, защитная реакция.
— Слепят.
Криво усмехаясь, я плавно стянула красную лайкру, обнажая руки одну за другой.
Теперь без вызывающих сапог и перчаток мой наряд стал куда скромнее, приглушеннее.
Легкомысленно бросила ставшие безжизненными тряпки поверх его пиджака.
— Что дальше?
— Ты мне скажи.
И тогда я засмеялась, зло и нервно.
— Проверяешь, как далеко я зайду? А если далеко?
— А ты зайдешь?
Это было похоже на медленный танец на ринге. Мы кружили вокруг друг друга, ожидая, когда противник подставится для удара.
Раздражение подталкивало к решительным действиям.
Чего мне стоило обойти стол и дернуть вниз молнию на его брюках?
Он был настолько раздражен, что не стал бы мне мешать.
Это было бы опустошительно — мы не нравились друг другу сейчас и не хотели друг друга.
Я медленно двинулась вперед, подошла к Антону вплотную, но оставила между нами немного воздуха.
Мое сердце колотилось беспорядочно и быстро, а вот он, наоборот, задержал дыхание.
— Ну вот что, милый, — произнесла устало, — твоя враждебность меня утомила. Позволь напомнить, что тебя сегодня вообще в программе не было. Ты сам устроил сцену за ужином, сам привез меня сюда и сам меня провоцируешь. Я тебя целый месяц не беспокоила, а теперь ты ведешь себя так, как будто я тебе прохода не даю. Не противно такое лицемерие?
Люди не любят, когда им читают нотации, я это давно заметила.
Обычно они немедленно обижаются и считают, что их обвиняют несправедливо.
Поэтому мысленно я приготовилась к ссоре.
Он опустил голову и взял меня за руку.
Погладил ладонь большим пальцем.
— Прости, — произнес смиренно, чем меня изрядно удивил. — Иногда я думаю, что ты худшая из Лехиных жен, ветреная и взбалмошная. А потом я спрашиваю себя: вдруг ты и правда веришь в эти предсказания? И тогда все видится под другим углом.
— Я ветреная? — изумилась я. — Три свидания и один Алеша— вот моя ветреность, и она вся у твоих ног! Где еще в наше время ты найдешь такое целомудрие?
— Сегодня, — он улыбнулся, уже без сарказма, а очень даже по-доброму, — ты особенно целомудренно выглядишь.
И я улыбнулась в ответ — ну потому что тоже зеркало. Никак иначе.
— Алеша переживает из-за того, что стареет. Пыталась его приободрить, вот и все.
— Что именно тебе нравится в моем брате?
— Он милый.
— Милый, — повторил Антон со сложными интонациями. Спорим, он думал в эту минуту, что он-то какой угодно, но вовсе не милый. — Обычно женщинам требуются более основательные причины для замужества.
Они у меня были: карты обещали, что этот брак развернет мою судьбу в другую сторону.
До этого я жила довольно скучно, и хотелось изменить все и сразу с необычайной силой.
Вздохнув, я качнулась вперед и коснулась лбом плеча Антона.
Что же, теперь как угодно, но точно не скучно.
Эта была бесконечная секунда — когда мы от взаимной неприязни перетекали в тихую нежность.
