Женя торопливо засобиралась, будто опаздывая куда, и через двадцать минут уже выскочила из дома, соображая на ходу, куда ей рвануть за покупками. Новомодных огромных супермагазинов развелось вокруг как грибов после дождя – один другого краше. Хотя изнутри они ничем особенным друг от друга и не отличались – ни товаром, ни интерьером, ни сервисом завлекательным. Ходи-перетекай из одного бутика в другой, пока голова от расслабляющей музычки не закружится. Ох уж эта магазинная музычка гипнотическая! Так и обволакивает тебя со всех сторон, так и уговаривает купить чего-нибудь этакое, совсем тебе не нужное. А может, и нужное, но не по карман у. Тут уж за собой глаз да глаз нужен – и впрямь ведь купишь… А потом очнешься от гипноза и не спросишь ни с кого. С кого спрашивать-то? С музычки, что ли?
Влившись в толпу таких же, как она, страждущих новогодних покупок, Женя начала медленное передвижение по маленьким магазинчикам, присматриваясь к товару и отмахиваясь от назойливо предлагающих свою помощь продавщиц. Не надо ей никакой сладко-вежливой помощи. Противная она. Приторная слишком. И оттого совсем неестественная. Вот же – хлебом нас не корми, любим в крайности всякие впадать. Еще обида на старое и злобное хамство прежнего торгового сервиса в душах не остыла, а мы уже новой приторной молодой вежливостью недовольны… Хотя чего греха таить – все это недовольство в кошельках наших и прячется. Вместо денег. Те, у кого денег много, от сладко-вежливой помощи не отмахиваются, как правило…
Вообще, будучи переведенной безжалостным перстом судьбы в статус людей малоимущих и слегка уже в этом статусе пооглядевшись, Женя пришла к выводу, что все бедные люди делятся на три основные категории: бедный, который злится и вожделеет, бедный, который не смеет и помышлять, и бедный, который подвел-таки под свою бедность удобную для себя философию. Однако к какой из этих категорий себя отнести, Женя так и не определила. Злиться и вожделеть как-то не хотелось. Не умела она от природы злиться по-настоящему. Думать не сметь тоже трудно было, поскольку она успела уже побывать в той сытой жизни, где и дума ют, и смеют. А философии всякие нужные отчего-то вообще мимо ее головы проскакивали. Наверное, голова у нее такая была – ни к чему не восприимчивая. Права, пожалуй, Катька, сравнивая ее с искусственным домашним растением – аукубой японской… Хотя, если по совести, уж Катьке ли об этом рассуждать? С одной стороны, оно, конечно, понятно. Юношеский максимализм и все такое прочее… А с другой стороны, трудно, что ль, увидеть, как матери нелегко сейчас плюхаться в свалившихся на голову проблемах? Вот взять и увидеть, что она, мать, не суперменша крутая, а всего лишь обыкновенная женщина, идущая в полном одиночестве против холодного жизненного ветра? Как может, так и идет. Пусть аукубой японской искусственной, но идет же! Замерзает порой, корочкой льда покрывается, но идет…
Женя тут же нарисовала в воображении саму себя, бедную, обросшую этой самой корочкой льда, и от нахлынувшей острой к себе жалости даже остановилась, будто с размаха ткнулась лбом в холодную шершавую стену. Не ударилась, а именно ткнулась. Не больно, но неприятно очень. И тут же почувствовала в голове знакомый звон. Нехороший такой, тяжелый, дергающий за сердце. Знала она прекрасно, что это за звон – от него корежится все внутри, дрожит и выворачивается наизнанку. Что ж, именно так приступ этой проклятой болезни всегда и начинается. Болезни под названием испуганное женское одиночество. И если не принять меры, можно разболеться не на шутку. Так разболеться, что себе не рада будешь. Очень, очень коварная эта болезнь. Вообще, если по справедливости, медикам следовало бы даже легализовать ее, в справочники свои занести, в учебники всякие медицинские. А что? Говорят же, например, – приступ острого аппендицита. А почему не может быть приступа острого одиночества? Еще неизвестно, что для организма опаснее! Аппендицит – это что, ножничками чик – и нет его. А с одиночеством так не обойдешься. И антибиотики от него не спасут. И как простуду его тоже не вылечишь…
Она зажмурилась в панике на секунду, потом резко повертела головой, будто пытаясь таким простым способом вытряхнуть из нее нехороший звон. Снова открыла глаза, огляделась дико, словно удивляясь тому обстоятельству, как же ее занесло в эту празднично-озабоченную толпу с ее звуками и запахами, с музыкой магазинчиков, с блескучими излишествами развешанной повсюду новогодней дребедени. И вновь ощутила, как оно стоит рядом, проклятое ее одиночество. Главное, коварно так подкралось, прямо в толпе… Кто-то толкнул ее в плечо, быстро проходя мимо, потом весело извинился, обдав ароматом клубничной жвачки. Скользнул с плеча и сполз на локоть ремень сумочки, кто-то пребольно наступил на ногу…
Вдруг она ощутила, как резко засосало под ложечкой и свело голодным спазмом желудок. О, спасение! И главное, вовремя как! А еще говорят – нельзя плохое настроение заедать. Да ерунда! Еще как можно! Если организм диктует – заесть, значит, и надо заесть немедленно!
Оглядевшись, Женя быстро направилась в сторону небольшого кафе, откуда доносились вполне приличные съестные запахи. И правда есть хочется. Она ж выскочила из дому, даже чашки кофе не выпив! И по магазину этому огромному уже три часа бродит… Правда, так и не купила еще ничего. Ну и ладно. Сейчас вот поест, потом пойдет купит тот свитерок симпатичный, что для Катьки присмотрела, потом Максу новый мобильник… Кстати, надо ему еще и полный комплект белья прикупить. Трусов да маек. Она уж и не помнит, когда его мальчишеский интимный гардеробчик последний раз обновляла – все как-то руки не доходили. Вернее, материальные возможности. А надо! Все-таки в люди мальчишка едет. Пусть все новое будет, чтоб комплексами не мучился…
Отстояв с такими хорошими и полезными мыслями небольшую очередь, Женя водрузила на веселенький ромашковый подносик тарелку с бифштексом и жареной картошкой, рядом пристроила кофе с пирожным и развернулась от стойки, шаря глазами по столикам в поисках свободного местечка.
Свободного местечка как раз для нее и не оказалось. Ни одного. Дурацкая совершенно ситуация – стоять с подносом на виду у жующих людей. Они сидят и никуда в общем-то не торопятся, а ты стой рядом с растерянным и жалким лицом…
– Женя! Женя, идите сюда! – откуда-то сбоку услышала она смутно знакомый голос. Повернулась на него радостно вместе с подносом и чуть не уронила на себя все съестное хозяйство, узнав в идущем к ней навстречу мужчине вчерашнего милиционера Диму. – Ну, чего вы меня так испугались, Женя? – спросил он, подходя и забирая из ее рук поднос. – Пойдемте, с нами вместе сядете. Не стоять же вам теперь, слюной истекая. Правда, у нас столик двухместный, но я сейчас третий стул принесу. В тесноте, да не в обиде…
