Вскоре мы уже входили в фойе клуба. Я сняла шубку, а Сергей начал отзваниваться по сотовому. Откуда он его взял?
— Кому звоним? — поинтересовалась настороженно, на всякий случай, изобразив недовольство на лице.
— Маме, с Новым годом поздравить надо, родители все ж…
Я просто забрала трубку и положила на поднос пробегающего мимо официанта.
— Ладно, Анюта, — рассмеялся Сергей и, подхватив меня за талию, повел в зал. — Веселимся! Но, чур, на столе не танцевать и апельсинами в соседей не кидаться.
— А был случай, когда подобное?…
Сергей подмигнул:
— Ну, если только одним и в дурного солиста…
Развлеклись мы от души: в зале было полно знакомых, и мы почти не сидели за своим столиком. Шум, шутки, танцы и конкурсы, яркие огни, приятная, но не разлагающая громкостью слух и нервы музыка, непринужденная атмосфера, замечательная кухня и столь же замечательное обслуживание — в моем понимании это и был настоящий праздник. Я готова была остаться здесь до следующего утра, но в самый разгар веселья Сергей глянул на часы и присвистнул:
— Анюта, почти пять утра. Пора баиньки.
— Сережа, — поморщилась я, умоляя взглядом.
— Не-а, по коням, котенок. Поедем ко мне: душ и спать.
— К тебе?
— А ты, хочешь домой? А стоит? Представь исходящего обидой супруга с больной головой…Нет, Анюта — ко мне. Выспишься, отдохнешь, там посмотрим.
Я не сдержала лукавой улыбки — меня более чем, устраивало его постановление.
— Э-э-э, осторожно, — Сергей поддержал меня, открывая одной рукой дверь. — Не упади, котенок.
Не упаду. Я лишь изображала пьяную, на деле же была почти трезвой.
— Анюта, до ванны сама дошагаешь?
— Не-а-а…Силушки нетути и ножки с колесиками…а какой у тебя скользкий пол!
Сергей хмыкнул:
— Какой был, за месяц вряд ли изменился, — и склонился, снимая с меня туфли. — Где тапки, напомнить?
— Обойдусь, — скинула шубку на пол. Где и что находится в квартирах моих братьев, я знала до мелочей и могла найти с закрытыми глазами.
— Так, Анюта, в душ — прямо по курсу. Я сейчас постель приготовлю…
— Лучше ванну…ты меня помоешь? — спросила с самым невинным видом. Сергей качнул головой, внимательно рассматривая меня:
— Хитрюшка ты. Одно слово — кошка.
— Я не кошка.
— Правильно, пока — котенок…а коготки, как у пантеры.
— И глаз, как у орла?
— Не преувеличивай.
Он явно приметил мою игру, но еще не понимал — зачем я это делаю, и оттого не спешил озвучить истину. Мне же стало смешно: я рассмеялась и повернулась, чтобы пройти в душ, но качнулась, и ему пришлось подхватить меня. Руки обняли меня за талию и прижали к себе:
— Ну и за чем? — спросил он тихо прямо в ухо.
— М-м-м.
— Угу? Переведешь?
— Сначала в ванну, — простерла я руку в сторону дверей, копируя вождя пролетариата, и опять качнулась. Пускай Сережа думает что угодно, но уличить меня в трезвости не сможет. Я буду играть эту роль до конца. Сергей не Андрей. Его границы четки и незыблемы. И пусть он желает, горит и мечтает, но и шагу не сделает, руку не протянет, если это выходит за те самые границы.
Нужно помочь. Опьяневшая женщина и любящий ее мужчина в пустой квартире, не ограниченные ни временем, ни возможностями…интересно, каков финал?
— Ладно, уговорила, — мы пошагали в ванну, не разнимая объятий.
Он усадил меня на пуфик и принялся настраивать воду. А я любовалась им, нет — восхищалась.
Мне нравилось в Сергее все, от взрывчатого характера и замысловатых словечек в лексиконе до ленивых движений челюстями, гоняющими жвачку, от манер сытого, уверенного в себе зверя, мощного сильного тела с покатыми плечами, огромными кулаками, гибким торсом до искривленного на мизинце правой стопы ногтя и нагловатого прищура глаз.
Почему я раньше не позволяла себе думать о возможности нашей связи? Отчего страшилась ее и перечила обоюдным желаниям? Да потому, что боялась привязаться к нему настолько, что потом и не отдерешь, если только с кровью, криком, болью…
— Анют, ванна готова.
— Угу, — кивнула я, но не двинулась с места. Мои ресницы сонно хлопали, а глаза покрывал алкогольный туман. Эта сцена была исполнена мастерски, и брат видимо засомневался:
— Котенок? Хватит проказница, ты не можешь быть настолько опьяневшей с двух фужеров шампанского.
— И что-то еще, пока ты солировал. Твой…Гриша, да? Вот он и подливал. Но ты прав — я абсолютно трезвая.
А какой пьяный скажет иначе?
— Тогда раздеться сможешь сама.
— Угу, — мотнула головой согласно и изобразила: тело качалось из стороны в сторону грозя свалиться на пол, руки беспомощно взлетали, то ли в попытке сохранить равновесие, то ли в попытке дотянуться до молнии на спине. Сережу впечатлило. Он обнял меня, расстегнул молнию опытным движением и отстранился, чтобы заглянуть в лицо и еще раз убедиться в моей коварности. Потом встал и открыл дверцу шкафчика:
— Я воду с пенкой сделаю, Аня. Классная вещь — бодрит мгновенно. Минут двадцать и будешь чувствовать себя пеннорожденной.
Он взял зеленый флакон с цветастой этикеткой и пошел к ванне, а я уставилась на розового зайца стоящего на полке. Детский шампунь. И три зубные щетки в стаканчике с жирафами. И упаковка салфеток. А на нижней полке упаковка тампакс, детский крем, тонизирующее молочко и крем-гель одной элитной и очень дорогой фирмы, пластиковая коробка с салфетками для снятия макияжа и прочие вещички. Необходимые женщинам, а не мужчинам.
Что ж, объяснить это просто — у Сергея появилась женщина, возможно, с ребенком.
Понять? Еще проще: умный, богатый, красивый, сильный и неженатый. Мечта всех акул, доступных к этому заманчивому телу и достаточно обремененных интеллектом, чтобы его взять.
Вот только — как это принять?
Мне стало больно почти физически. И грустно до депрессивного воя.
Но я понимала — все правильно. Абсолютно верно. Нужно. Хорошо.
Ему пора жениться. Он станет хорошим мужем, замечательным отцом, будет главой в доме, опорой, надеждой и всем тем, о чем можно лишь мечтать, начитавшись любовных романов.
Давно пора, давно…
Но почему так неприятно это открытие? Отчего мысль, что в этом доме поселится чужая женщина, раздражает и заведомо вызывает неприязнь?
Наверное, оттого, что личная жизнь Сергея мне неведома. Он как-то сразу буквально через год после возвращения из армии переехал, купив квартиру с легкой руки Андрея. И будто отгородился. Нет, не скрывал, но и не распространялся. Спросишь — ответит и посмотрит так, точно я малое дитя, а он убеленный сединами старец.
