— Как в институте?
— Невероятные строгости. Занятия иногда продолжаются до семи вечера. К окончанию наберусь о моделировании украшений приличненько знаний. Раньше ведь я об этом не имела представления… во всяком случае, о классических способах. И конечно, о технических приемах. Здешний плоскометаллический метод сильно отличается от того, что я изучала в Штатах. Не пугайтесь, мистер Макнил, — рассмеялась Мадлен, — я не собираюсь нагонять на вас скуку подробностями. Скажу только, что в институте требуют, чтобы я прошла интенсивный курс технической подготовки, и только тогда позволят приступить к дизайну. Сам дизайн занимает два года и включает лепку, живопись, техническое рисование… потом ковку серебра, огранку камней, гальванизацию металла и гравировку. И так до бесконечности! Можете представить, во что я вляпалась?
— Но вы ведь не пожалели?
— Ни разу! — с чувством воскликнула Мадлен. — Как бы трудно ни было, это именно то, чем я хочу зарабатывать на жизнь. Я учусь своему ремеслу. Надеюсь стать лучшей. И это меня воодушевляет.
— Рад слышать. Скажите, Мадлен, у вас есть друзья?
— Мало. Группа интернациональная. Есть еще два американца, но они в другом классе и я с ними почти не знакома. Несколько симпатичных голландских девушек. И один немец Кристоф, который помогает мне переводить трудные места из учебников.
— Ага! А Хэдли об этом знает?
— Конечно. Я ему подробно писала о Кристофе. — Мадлен сделала глоток местного красного вина, которое официант только что налил в ее бокал. Ей не хотелось разговаривать о Хэдли. — Кристоф друг и не более. Это не мой тип, хотя он очень популярен. Признаться, он самый привередливый из всех людей, кого я только знаю. Ежится от отвращения каждый раз, когда приходит заниматься ко мне в комнату. Я сама достаточно чистоплотная, но у него просто бзик. Как-то сказал мне на полном серьезе. — Мадлен выпрямилась в кресле и начала изображать немецкий акцент: — «Когда моя очередная подружка уходит к другому, я чувствую удовлетворение, потому что, пообщавшись со мной, девушка стала немного более организованной и дисциплинированной».
Уатт от души рассмеялся.
— Похоже, Хэдли нечего тревожиться по поводу Кристофа.
Вот тот момент, которого она так боялась. Мадлен поднесла бокал к губам и сделала большой глоток.
— Мне кажется, он по этому поводу не слишком тревожится. Возможно, вы слышали, а может быть, и нет. Мы с Хэдом порвали.
— О! — Уатт посмотрел на нее с сочувствием. — Почему?
— Десять дней назад я получила письмо. Хэд влюбился в йельку по имени Лидия. Представляете? — Мадлен изобразила вымученную улыбку. — Йелька Лидия! Конечно, он пишет, что это только временно. А я здесь и пока ему верна. Но он не приезжает на Рождество, как хотел. — Она глотнула еще вина. — Черт! Нельзя сохранять отношения на расстоянии! Я не имею права его винить. Такое могло произойти и со мной.
— Мне жаль, Мадлен, — произнес Уатт, но выражение его лица отражало странную смесь сострадания и облегчения. — Хэд моложе вас. Ветреный возраст. А вы для своих лет очень зрелая. — Он улыбнулся. — Постараюсь сделать все возможное, чтобы вас ободрить.
— Вы уже меня ободрили тем, что приехали. И говорите по-английски.
— Я рад, Мадлен.
Пока они ели деликатесы земли Баден — суп из виноградных улиток, паштет из фазана и косули, щуку в сметане и рислинге с лапшой и медовый мусс, — разговор легко перескакивал с одного предмета на другой. Мадлен отметила, как свободно держится Уатт, и подумала: если бы он не был отцом Анны и Хэда, она могла бы им увлечься. Но, конечно, это было исключено.
После ужина Уатт заказал к кофе по рюмке наливки из дикой сливы. Мадлен не смогла ее пить: на ее вкус, жидкость была слишком крепкой и приторной. А Макнил выпил одним глотком.
— Сыта по горло, — заявила Мадлен. — Мне кажется, надо выйти на свежий воздух.
— Отличная идея, — одобрил он. — Я с вами.
Девушка споткнулась на лестнице. Он подхватил ее и обнял за талию. Несколько минут они шли по городу и разговаривали, пока Мадлен не поняла, что Уатт так и не убрал руку. Но в ту же секунду он, словно почувствовав, отпустил свою спутницу. Они продолжали прогулку и легкую беседу. А когда вернулись в таверну, Уатт проводил ее до двери.
— Приятный вечер. Я отошел после встречи с Пшорном и Браунами. — Уатт наклонился и легко коснулся губами ее губ. — Утром, когда проснетесь, позвоните, мы решим, что делать.
— Хорошо. Спасибо за ужин, мистер Макнил.
— Мадлен, я хочу, чтобы вы называли меня Уаттом.
— Ладно… Уатт.
— Вот так-то лучше. — Он посмотрел на нее долгим взглядом, повернулся и направился к себе.
Мадлен поняла, что тем вечером между ними что-то произошло. Они превратились из отца и подружки дочери в друзей. Или в кого-нибудь еще.
Она уже не чувствовала себя так свободно, как прежде. С мистером Макнилом предстояло провести еще два дня.
С Уаттом…
Могло произойти все, что угодно.
Выходные с Уаттом закончились невинно. Ничего не произошло. Хотя Мадлен уловила скрытые импульсы: Макнил даже упомянул, что его брак с Элизабет не таков, каким кажется на первый взгляд. Мадлен старательно обходила эту тему.
Уатт Макнил был привлекательным, импозантным мужчиной, и она чувствовала себя хорошо в его обществе. Но дальше решила не заходить. И на будущее зареклась принимать предложения на ночь.
Если признаться честно, она скучала по Хэдли. Его связь с роковой женщиной Лидией продолжалась, хотя как-то в безликой записке он черканул, что «они останутся друзьями». В обмен Мадлен отправила ему забавные вырезки из немецких журналов с анекдотами о преподавателях и ученицах. Она хотела представить все в юмористическом ключе, потому что в душе считала, что их разрыв к лучшему.
Она чувствовала себя опустошенной: всего после нескольких коротких месяцев у нее украли любовь. Она то ненавидела Хэдли, этакого сукина сына, то тосковала по нему. И с головой окуналась в занятия, только чтобы не маяться и не мечтать, что он вернется к ней опять.
На рождественские каникулы Мадлен пригласила новая подруга-голландка, и девушка отправилась в Нидерланды в общину пацифистов. Там ее окружали доброжелательные люди, двадцать из которых постоянно жили на общинной ферме. Мадлен с новообретенными приятелями составили еще восемь, но никто не возражал. Многие из них говорили по-английски и были рады потренироваться с американкой.
В первый раз после приезда в Европу Мадлен покинуло напряжение. Все дни были заполнены бурной деятельностью. На деревенской кухне старинного каменного фермерского дома она даже помогала готовить сыр и хлебцы, которые они продавали в Роттердаме, чтобы поддержать жизнь коммуны. Молодой человек по имени Лео научил ее доить корову и был очень удивлен, что она не овладела этим искусством в Колорадо. А в качестве американского взноса в праздник на Рождество Мадлен пекла яблочные пироги.
