Но я не стал. Вместо этого собрался и ушел. Мне было ее жаль, определенно, именно этого человека она не была готова увидеть. Ей нужно время переварить информацию. Возможно, она сама поймет, что лучше поделиться данными, еще сведет какие-то концы с концами.
Отвез документы знакомому типу в аудиторскую компанию, он обещал разобраться в ближайшие сроки. Вернувшись, сидел в машине во дворе. Подниматься домой и хотелось, и нет.
Я то и дело ловил себя на мысли, что зря пересекаю границы нашего с Асей общения. Когда увидел ее напротив в кресле, даже растерялся. Я почему-то был уверен, что мы никогда больше не встретимся. Откуда такая уверенность, черт его знает…
А еще думал, что все это давно пережил, оставил в прошлом, закопал глубоко в могилу памяти, а сверху еще каменную плиту поставил. И дорожку к воспоминаниям непроходимым терновником засадил. Только вот Ася появилась, и терновник пересох и рассыпался, а могила развалилась на части.
Я потер лицо руками. Она должна меня ненавидеть. За то, что было. И наверное, так и есть, ненавидит.
Но иногда я ловлю ее взгляды, и мне кажется, что стираются эти годы, и мы снова в Комарово. И она не придавлена болью моего предательства, а я не чувствую себя уродом, не сумевшим отстоять ее.
Я подумал о том, что с Царевой я никогда не был счастлив. Моя больная любовь, одержимость Викой периодически выдыхала, когда она была рядом, когда в какие-то моменты мне казалось, что вся эта хуйня закончится, и наконец, произойдет контакт. Что в Викиных глазах перестанет расцветать пышным цветом тоска и боль, и что она не будет упиваться своим тупым равнодушием, когда я ее истязаю. Я, блядь, готов был в лепешку расшибиться просто за ее улыбку.
Только это не было счастьем, даже его подобием. Как ни странно признавать, но куда больше на счастье была похожа нынешняя реальность, в которой я ее отпустил. Потому что в ней не подыхает от долбанной безысходности хотя бы один из нас. А Царева заслужила свое счастье, и так немало дерьма хлебнула… Ну а я… Я заслужил то, что имею.
И по всему выходило, что по-простому так, по-настоящему, я был счастлив только в то лето в Комарово. Когда счастье чуть не из ушей лилось, а мир казался сладкой вкусной жвачкой, которую жевать-не пережевать. Думалось, так будет всегда. А потом жвачка надулась в большой пузырь, который лопнул с оглушительным хлопком, разнося в щепки все сердца в своем радиусе. И самое дерьмо, что надул этот пузырь я сам.
Я схожу по ней с ума. Мой личный наркотик по имени Ася Киреева, от которого сносит башню напрочь. Я просыпаюсь и бегу к ней, ложусь спать и думаю о том, что завтра мы увидимся. И мечтаю скорей уснуть, чтобы таким образом приблизить утро.
Я, Влад Минаев, ветренный и наглый, перетрахавший за последний год половину институтских девчонок, хожу за ручку и невинно целуюсь, от этого кайфуя так, что ни один секс рядом не валялся. Весь мой опыт можно собрать и швырнуть с высотки вниз, потому что он ничего не значит, когда я целую мою льдинку Асю. Когда глажу острые скулы, вдыхаю запах ее волос…
Нет, это не льдинка, это айсберг, в который я влетел на огромной скорости, и у меня нет ни одного шанса на спасение. Меня нахер разрывает изнутри от какого-то сумасшедшего коктейля эмоций, и я готов им захлебнуться и утонуть.
Ася даже не понимает, что вызывает во мне такую бурю. Когда смотрит, когда заправляет волосы за ухо, смеется, когда бежит мне навстречу и прыгает в объятия. Я нихера не романтик, но если воспетое поэтами счастье есть в реальности, то оно все сосредоточено в этой маленькой девчонке.
В тот день с утра идет мелкий дождь, небо затянуто серой пеленой, и меньше всего хочется куда-то выходить. Я звоню Асе и предлагаю забрать ее к себе. Она отказывается, говорит, сама доедет. И через полчаса приезжает на велосипеде, успев промокнуть. Встречаю ее у дверей, целую и тут же начинаю ругать.
— Аська, ну это же Питер, заболеешь нафиг.
Тащу в свою комнату, предков нет дома, они появляются только по выходным, да и то не каждый раз. А мне тут по кайфу, особенно когда рядом Ася. Руки у нее холодные, и я только головой качаю, ну что за блажь тащиться в дождь на велосипеде? В комнате достаю свою футболку и шорты со словами:
— Тебе надо переодеться в сухое, и быстро согреешься.
Поворачиваясь к ней, наталкиваюсь на взгляд, такой знакомый, но все-таки немного другой.
— Что? — спрашиваю ее, хмурясь.
Ася откашливается и тихо произносит:
— Может, ты меня согреешь?
Мы смотрим в глаза друг другу, а внутри по телу кровь уже начинает разгон.
— Уверена? — произношу неожиданно севшим голосом. Она кивает, не сводя с меня взгляда. Отбрасываю свои шмотки на стол и подхожу к ней. Кладу ладони на шею, глажу скулы. Целую нежно, едва ощутимо, но она сама подается навстречу, обхватывая меня, прижимаясь. И я поддаюсь, отключая тормоза.
Поцелуй становится глубже, дыхание тяжелее, мы оказываемся на кровати, и я целую ее, блуждая руками по телу. Чертов сарафан становится почти ненавистным. Я сажусь, тяня ее за руку, вынуждая приподняться. Стягиваю сарафан, Ася послушно поднимает руки, и от этой покорности мое желание усиливается. Она ложится, а я рассматриваю ее тело.
Оно совершенно, создано для меня. Только для меня. Раньше мысль о сексе с девственницей могла вызвать у меня только ужас, а теперь… Теперь я как в эйфории от осознания, что никто никогда не касался моей Аси. И не будет. Потому что моя и только моя.
Я начинаю целовать ее, накрываю ладонью грудь и легонько сжимаю. Ася тяжело выдыхает, прогибаясь в пояснице. Это сводит с ума, в голове стучит, я веду дорожку поцелуев вниз по ее шее к груди, захватываю губами сосок, и Ася стонет, цепляясь за мои плечи.
— Влад, — выдыхает тяжело. Я поднимаю голову.
— Я и не думала… — она запинается. — Что это настолько приятно.
Поневоле улыбаюсь, какая же она настоящая, искренняя. Продолжаю целовать ее тело, ловя стон за стоном. Стягиваю с нее трусики и провожу ладонью между ног. Она выгибается, подаваясь мне навстречу, стонет, сжимая руками простынь.
— Раздвинь ноги шире, — произношу хрипло.
И она покорно выполняет мой приказ. Смотрит на меня так, что крышу сносит напрочь. Я стягиваю майку, ловя Асин восхищенный взгляд. Она скользит им по моему телу, тяжело дыша, нервно сглатывает. Стягиваю шорты вместе с трусами, достаю из тумбочки презерватив. Медленно раскатываю его по члену, наблюдая за Асей. Она смотрит неотрывно, в расширенных глазах блеск желания. Облизывает губы, и член дергается, потому что я тут же представляю, как она его ласкает.
Тяжело выдохнув, располагаюсь между ее ног, целую, я бы даже сказал, трахаю ее рот языком, и она податливо отвечает. Сама трется о мой член, и я готов зарычать. Вхожу в нее осторожно, но одним толчком, чтобы не растягивать боль. Ася вскривает, вцепившись в меня руками и ногами до боли и следов. Сжимается вокруг члена, и хотя понимаю, что ей больно, не могу ничего сделать со своими ощущениями, а мне так охуенно, что просто не сказать словами.
Сдерживая себя, шепчу ей на ухо:
— Ась, надо расслабиться. И боль уйдет. Верь мне, я никогда не сделаю тебе плохо.
И чувствую, как она ослабляет хватку. Приподнявшись на локтях, смотрю ей в глаза.
Ася вдруг тихо говорит:
— Я люблю тебя. И верю тебе.
Утыкаюсь ей в волосы, сжимая в своих руках. Блядь, это просто с ума сойти, что происходит. Начинаю медленно двигаться. Ася только тяжело дышит, все еще напряженная, но постепенно расслабляется. Кладу пальцы ей на клитор и начинаю кружить вокруг него. Она резко выдыхает, дергаясь. А я продолжаю двигаться в ней и двигать пальцами. Она кончает довольно быстро, задыхаясь, стонет, откидывая голову назад, снова хватаясь пальцами за простынь. И я следую за ней после нескольких резких толчков.
