Стою тут как у директора на ковре, и наблюдаю за игрой мышц под дубленной кожей, почти не замечая, как он агрессивно меня встряхивает и снова прижимает к себе.
— Почему ты не сказала, что чувствуешь себя плохо?
— Мы расстались, вроде как.
— Если ты это поверила, то ты…. Ладно…
Он отходит к телефону, а я пожимаю плечами. Но откуда мне было знать, что он и не планирует меня отпускать и уж тем более, что собирается женится. Да, конечно, я сказала, да. Разве можно отказать такому мужчине. Я даже на собеседовании не смогла совладать с инстинктом подчинения перед настоящим самцом и сразу ему отсосала.
Откровенно говоря, за неделю я не раз скучала по его члену и ела бананы, представляя, как глубоко крупный хер Прохора проникает мне в рот.
Даже тренировалась, пока никто не видит. Зачем, сама не знаю.
Он что-то решает по телефону, а я как сомнамбула подхожу к столику с фруктами.
Не отрывая взгляда от паха Прохора, беру самый большой банан и медленно начинаю снимать кожуру.
Так медленно, и так проникновенно, что Прохор замечает это, чуть хмурится, но разговора не прерывает.
Он шикарный и властный, он все решит и всех накажет. Но неужели нельзя заняться этим завтра, а сейчас посмотреть, как я подношу отчищенный длинный фрукт к губам и облизываю самый кончик.
Он словно прочитав мои мысли, возвращает взгляд и трубка на мгновение выпадывает из его замерших рук, но он быстро ее возвращает и быстро заканчивает разговор, недобро на меня взглянув.
О, да, Прохор. Я не хочу, чтобы ты был сейчас добрым. Я хочу, чтобы ты направил свой гнев по отношению к виновным на меня, и мое жаждущее ласк тело.
Я продолжаю вылизывать банан под взглядом Прохора, который кажется сейчас взорвется. Он расставляет ноги шире и поднимается, расстегивая все еще мокрые брюки.
На мне из одежды ничего. Сняла еще по приходу.
Облизав со всех сторон фрукт, делая его мягче, открывая рот широко и стремительно засовываю весь фрукт в горло, раздавливая его об стенку, тем самым заглотив всю длину полностью.
Прохор просто в немом шоке, стоит сжимает в кулаке член.
— Иди сюда, — требует он хрипло и как только я подхожу, толкается мне пальцем в рот и смотрит внутрь, а затем просто нападает своим ртом.
Целует неистово, заставляет подчиняться грубому ритму, вжимает тело в себя.
А я выстанываю его имя, дрожу всем телом от желания, глажу его влажную, уже от испарины шею, чувствуя как нежные соски трутся об твердую кожу его груди, расплющиваются на ней. Вдруг он меня разворачивает спиной к себе и смачно шлепает по заднице, а затем целует в шею и шепчет:
— Я так виноват перед тобой.
— Это недоразумение. Забудь, — ну правда, лучше бы трахал, чем извинялся, внизу живота уже ной может проплывать на своем ковчеге.
— Это мое желание задобрить бабушку и невнимательность. Прости меня.
— Я замуж согласилась за тебя выйти, — так то.
— Это пожалуй о многом говорит, — трется он об меня колом стоящим членом, чуть сжимая шею пальцами. — Хочу тебя трахнуть, вот только…
От слова трахнуть во мне вспыхивает новое пламя возбуждения, но…
— Только?
— Только как ты хочешь? Нравилось ли тебе то, что происходило между нами раньше. Не унижало ли это тебя?
— Еще как унижало, — шепчу в ответ, закидывая руки и поглаживая его волосы. — Но больше возбуждало. Я хочу… То есть мне нравится тебе подчиняться.
— Уверена? — рычит он и двумя руками сжимает мою грудь.
— О, да, будь пожалуйста погрубее, не смей сдерживаться.
Он и не собирался, нагнул мою голову к коленям, связал ремнем тело с ногами, чтобы не разогнулась и всаживает с размаху и до самого конца свою огромную кувалду, срывая с моих губ звучный крик:
— Да!
Глава 32. Прохор
Само то, что после всей этой истории, после этих хуевых таблеток, она не стала неженкой и готова получать грубость от меня в прежнем объеме доставляет мне неимоверную радость.
Такую радость, с которой я со деликатностью молота долблю ее дырку. Часто так, не скупясь на шлепки по мягкой упругой заднице рыки.
Сейчас член словно облит жидким золотом, насколько ему горячо и от трения, и от того насколько же охуенно узкая Олеся. Такая узкая, что хочется выть, что собственно я и делаю на каждый толчок в нее, и она вторит мне.
Вскрикивает там, где-то снизу, пока ее тело зафиксировано ремнем.
С резким пошлым звуком вытаскиваю член и снова засовываю, держа его в руках, как дрын.
Внутрь. И обратно. Дрын, который Олесе не приносит боли, только болезненное удовольствие, потому что я ее не жалею, потому что я засовываю глубо, растягиваю влагалище и снова вытаскиваю.
Снимаю ремень, толкая обессиленное тело на мягкий ковер, и делаю шлепок по покрасневшей от моих пальцев заднице.
Еще шлепок.
— Кто здесь моя сука?
Молчит? Удар сильнее. Вскрик.
— Отвечай, чья ты сука?!
— Твоя, твоя. Твоя, — мямлит пересохшими губами, и решаю дать ей напиться. Поднимаю резко на ноги и веду к холодильнику, там беру кусочек льда и толкаю ей в тут же открывшийся рот. Горло пересохло.
Она широко открывает глаза и кажется, тащится от контраста.
Пальцами давлю на щеки, смотрю как в маленьком ротике тает квадратик замерзшей воды.
— Пей, — мягко говорю и тут же пробую на вкус этот контраст, целую медленно, смакуя каждую секунду этой ласки, пока в моих пальцах зажат кожаный ремень. Он как и член просит продолжение. Продолжаю целовать, одно рукой, поглаживая поясницу, пока ее руки висят безвольными тряпочками.
Ремню тоже нашлось применение. Когда льдинка полностью растаяла, я, стряхнув все с маленького столика с силой толкаю на него тело своей невесты.
— Ниже, прогнись, задницу оттопырь, ноги шире.
Бью ее ремнем до вскрика и тут же провожу льдинкой по ушибленному месту. Смотрю как капли стекают вниз на идеально чистый кафельный пол. Повторяю раз, другой. Сначала с одной стороны, потом с другой половинкой, так похожей на персик. Охреневая от кайфа, продолжаю лупить задницу, пока Олеся уже не кричит во весь голос.
— Хватит.
Разворачиваю ее себе, целую искусанные в кровь губы, и наклоняю свою сучку вниз, сначала к члену заставляя вылизать член и яйца, а затем ниже.
— На полу лужа, слижи ее.
Слизывает тут же. Немного игриво виляя попкой, в которой я помню камушек, и меня накрывает.
Она такая послушная, готовая сделать для меня все, воплотить в жизнь любую самую грязную фантазию.
Она само совершенство.
— Надоело что-то, — вдруг говорю я и, поднимая ее на руки, несу в кровать.
Она непонимающе смотрит, шипит от боли в попке, когда опускаю ее на светлые покрывала и ложусь рядом.
Её тело как произведение искусства. Все в моих отметинах. С приятными округлостями и тяжелой грудью.
Беру одну сиську в руку и облизываю сосок, думаю о том, что скоро он будет хранить вкус молока.
— Олеся…
— Что? — стонет она, поглаживая мои плечи руками и сладко и игриво улыбаясь. — Ты что-то ко мне чувствуешь?
Я разве еще не говорил?
Пытаюсь понять, осознать свои чувства. Желание, похоть, восхищение, благодарность и еще…
— Ну знаешь, когда тебе хочется блевануть, а не получается.
Олеся закатила глаза с улыбкой и вдруг оседлала мои бедра. Это была довольно редкая поза, но сейчас она мне очень нравится.
— Нормальные люди называют это бабочками в животе.
— Нормальные — это не про нас, — усмехаюсь. С другой стороны кто определяет эту самую нормальность? Как по мне, главное чтобы все было в рамках закона, а на остальных моралистов типа моей бабки по ебать.
Беру ее за бедра и медленно, сантиметр за сантиметром насаживаю на свой член.
— Не… про… нас… — выдыхает она протяжно и тут же все тело натягивается как струна, когда Олеся сама прыгает на члене быстрыми рывками, заставляя меня сходить с ума от того, как ее задница при этом смачно приземляется мне на яйца.
