Клуб "Твайлайт". Часть 1 (СИ) - Ефремова Тата

Я сажусь на диван, поджав ноги. Слышу, как Валера уговаривает Тимошу съесть витаминку. Кыся устраивается у меня на коленках и начинает мурчать с переливами и похрюкиванием. Я посматриваю на дверь и тихонько вытягиваю из ящика дневник Марины. Я прочитала его несколько раз вдоль и поперёк, избегая последней записи. Но сегодня я готова. Читаю. Один раз, второй, третий. Строчки плывут перед глазами, словно очки для чтения залиты водой. Кыся с укором в глазах кладет мне на руку лапку с растопыренными когтями — а гладить кто будет?

— Вера.

Я вздрагиваю. Не слышала, как в кабинет вошёл Валера. Был порыв спрятать дневник под подушку, но поздно. Муж подвигает стул и садится напортив:

— Опять? Верочка, а тебе не кажется, что это твоё… увлечение всё больше принимает форму одержимости? Неужели там всё так…не знаю…романтично, трагично, эпично, что ты оторваться не можешь?

— Обычно, — говорю я тихо, — там всё обычно. Всё, как в жизни: любовь, надежда, предательство, разочарование, боль.

— Тогда в чём дело? Ты чем-то недовольна? Что-то не так с мюзиклом?

— Всё так. Ренатик ищет исполнителей, проводит кастинг. Валера, у нас столько талантливой молодёжи! Трудно выбрать!

— Вот и замечательно! Ты же столько об этом мечтала!

— Да, верно. Мы сейчас ищем девушку на роль Саншетты[1].

— Саншетты? — муж с подозрением прищуривается. — У тебя в пьесе нет никакой Саншетты.

— Да, прости, оговорилась, Коломбины.

— Ты всё ещё хочешь написать книгу о своих студентах?

— Нет, уже не хочу. Не понимаю, как мне это в голову пришло, вообще.

— Вот и хорошо. Скоро приезжает многоуважаемая Римма Ивановна. Давай наслаждаться мирным небом над головой, пока это возможно.

— Я стараюсь. Знаешь, Зая, — я опускаю голову и глажу Кысю, — ты был прав: не нужно было всё это затевать, не нужно было читать чужие дневники. Меня это всё… зацепило и не на шутку. Я сейчас остро чувствую, что в следующем году у меня шестидесятилетие, что у меня толком не было молодости, я прожила лучшие годы в борьбе за выживание, сначала одна, в чужом городе, потом с Ленкой…Пойми меня правильно, я всем довольна, у меня есть ты, Лена с Антоном, Савва и Аришка, но…

— Да понимаю я всё, — вздыхает Валера. — Это как в истории про мальчика, который потерял деньги — ему дали рубль, а он плачет из-за того, что теперь у него могло бы быть два рубля.

— Рубль, — улыбаюсь я. — Где ты сейчас такие цены видел?

Я спускаю очки со лба на нос, открываю дневник на закладке и читаю вслух, будто не замечая протестующего жеста мужа:

«Он сказал, что всё понимает. Но что и я тоже должна понять. Я сказала, что понимаю. Что всё прекрасно понимаю. Он барабанил пальцами по столу, и меня это почему-то завораживало, будто этот звук выключал все мысли у меня в голове и включал бессмысленный шум. Только мысль мелькнет, тут же это стук-стук-стук. Я боролась за каждую свою мысль, но всё больше проваливалась в отупение. Он ласково сказал:

— У меня большие возможности. Все проблемы решатся, не расстраивайся. Сосредоточься на главном.

И положил на столик между нами золотистую кредитку. Я подумала, это такой прекрасный способ: дал человеку карту именно в тот момент, когда деньги могут решить всё, и ноль проблем. И именно тогда, когда отказаться не можешь, потому что думаешь: как потом будешь жить с этим отказом в списке поступков?

— Ты хорошая девушка. Очень хорошая. Жаль, что всё так получилось. Но иного решения я не вижу.

Кивнула. Я тоже искала решение, но не находила его. Я смотрела на эту карту, не в состоянии отвести взгляд.

— Оставлю её тебе. Как только на счёте произойдёт движение… как только снимешь деньги, я буду знать, что ты согласилась. По рукам?

— По рукам, — сказала я, глядя на карту.

— Вот и молодец. Я в тебе не ошибся. Ещё увидимся.

Он встал и вышел. Несколько минут подождал, пока служащий в ливрее подаст машину ко входу в ресторан, приветливо помахал мне через окно и уехал. Не помню, сколько я там сидела. К моему столику стали подходить официанты с ненавязчивыми вопросами. Для навязчивых вопросов ресторан был слишком дорогим. Кажется, я ушла через час. Или через два. Я взяла карту. У меня одна ночь, чтобы подумать».

— Всё, — говорю я. — Последняя запись.

— Ну что тут такого? — муж пожимает плечами. — Твою Леонору предал её Дон…как там его… твой милый Ренатик, короче. Попросил девушку на выход, так сказать. Вот тебе и любовь. В жизни так часто бывает.

— Бывает, — тяну я, перелистывая дневник; несколько страниц после последней записи, датированной две тысячи седьмым годом, вырваны, я провожу пальцем по клочкам от листков в корешке. — Вот только я уверена, что это был не Ренат.

[1] Героиня оперы «Сын-соперник»

Глава 9

Посёлок Кольбино, июль 2017 года

Вадим с вечера оставил машину на парковке в центре, утром добрался до Кольбино на такси. Муратов, разбуженный послушным шофёром, в одних теннисных шортах возлежал на травке в своем садике, а Сергеич, сидя у заборчика с ведерком свежевыловленной рыбы, выговаривал ему, будто ребенку:

— … хлюпь одна. Я в твои годы три дня сына обмывал, а потом Галку из роддома забрал и еще три дня без сна Степашку нянчил. Вот то, я тебе скажу, был этот… как его ваш…

— Челлендж, — прошелестел с травки Ренат.

— Оно, — согласился Сергеич. — А ты дохлый какой. Звал же утром со мной на рыбалку, с бодуна — лучшее средство… Смотри, какая ставридка пошла. Начищу, а ты пожарь. А то знаю я вашу кормёжку: мясо сырое, рыба сырая на рисе — тыща рублей кучка, а в кучке три штучки, сыр вонючий… вот не закусываешь нормально, тебя и корёжит. Закусил бы жареной рыбкой, сейчас бы на земле не валялся. Вставай! Бегом на мол скупнуться! Погодка какая! Не жарко, море за ночь очистилось! Москвичи мои за тридевять земель каждый год сюда мотаются для здоровья, а ты только асфальт топчешь по утрам.

— Он боится, что его твои русалки утянут, — встрял в беседу Вадим, открывая калитку. — Привет, Сергеич.

— Смеетесь только, — сердито отозвался садовник, кидая в кособокую кастрюльку чищенную рыбину… — Здоров, Вадя… Всё вам молодым смех. А по рэн тэвэ показывали…

— Не надо, Сергеич. Не надо про еду! Не надо опять про русалок! Вадик, зачем? Я сейчас умру, — простонал Ренат.

Вадим не выдержал и хохотнул так громко, что Муратов болезненно скривился. Сергеич обиженно плюхнул рыбиной и встал:

— Поставлю в холодильник. Не забудь пожарить. И каструлю верни.

Садовник утопал в дом.

— Почему все подчиненные так со мной разговаривают? — жалобно проговорил Ренат. — Я что, такой покладистый? Нестрогий? Добрый и пушистый? За что я вам деньги плачу?

— Пойди действительно, окунись, — сочувственно посоветовал Вадим. — Сегодня с утра прогон новой программы. У Кары почти всё готово, ты должен посмотреть. Колесова телефон оборвала, ты эскизы так и не одобрил.

— Надюха… ещё одна революционерка… Что у нас там за тема…? Тема…блин, голова…

— Спецагенты. Супершпионы. Суперограбление. Бонд, Джеймс Бонд.

Муратов медленно сел, сложив руки на коленках и глядя в морскую даль:

— А, да…Я вчера куролесил? Что-то помню, что-то нет. Мне Макар сказал и в глаза не смотрел. Что, так сильно?

— Да как всегда, — успокоил друга Вадим. — Чего сорвался?

Ренат помолчал, сказал тихо:

— Устал я. Хомяк в колесе. Я точно все это люблю, ты не знаешь?

Вадим фыркнул:

— Пошли на пляж. Там и вспомнишь.

Они вместе спустились к морю. Ренат постоял на краю деревянного настила, обреченно ухнул и прыгнул в воду. Он долго плавал и нырял, с удовольствием таким явным, что Вадим решился, разделся, сложил костюм на полотенце Рената, украсив инсталляцию серебристо-серым галстуком, и тоже с разбега влетел в густую синь с раздробленным ликом утреннего солнца.