Валерий же был совсем другим, легким, веселым. Он выделялся среди своих не только внешне, но и внутренне, был более современен, что ли и это притягивало к нему людей и особенно женщин. Даже сейчас, когда он обзавелся семьей, его также не пропускали женские взгляды. Мужская харизма шла от него таким потоком, что в него попадали все, кто так или иначе сталкивался с ним, будь то мужчины или женщины. Со всеми находил общий язык, все были им очарованы. Теперь, когда я наблюдала за ним так близко, поняла, каким образом он запал мне в душу и занял место в моем сердце, далеко подвинув образ Игоря. И если бы не точная копия в лице дочери, то я бы, скорее всего, забыла первого мужа, полностью поглощенная чувствами ко второму. А уж как он мог меня ублажить, на то отдельный разговор. Его мужские ласки в постели, его руки и губы были так смелы и так активны, что я не могла даже сердиться на него, когда ревновала к каждой знакомой, к каждой местной казачке, которые частенько посещали двор или встречали нас на улице. Так я еще раз поняла, что пословица «красивый муж — чужой муж» очень актуальна для Валерия.
Но все проходит и подошло время конца нашего отдыха. Провожали всей станицей. Вечером, перед самым отъездом, его родные устроили отвальную для всех родных и знакомых. Двор был полон, как при встрече, когда праздновали нашу свадьбу. Рекой лились вина и самогон, как его здесь называют по южному «чача», столы ломились от снеди, в которой преобладала рыба, а уж фруктов-овощей было через край. Люди пили, ели, пели задушевные казацкие песни и даже плясали. Здесь всё делалось широко и от души. Просили Валеру исполнить что-нибудь под гитару и он пел романсы, от которых проникало в сердце томление и хотелось плакать, так действовал на всех бархат его голоса и мастерство игры на инструменте.
— Он хотел поступать в консерваторию, — тихо шептала Капиталина Сергеевна, склонясь ко мне, — а его не взяли, сказали что чего-то там не хватает: то ли школы, то ли голоса. А где здесь взять школу-то? Станица едва содержит среднюю, куда ей до музыкальной. Всё он самостоятельно изучал. А в последнем классе организовал даже в местном клубе ансамбль. Играли на танцах в праздники. Зарубили его там, в консерватории, как он потом сказал. Вот и подался в летчики.
Она загрустила и вздохнула.
— И я так боюсь за него. Все же летает. Всегда под страхом мое сердце. Годы идут, а он все холостой был. Но теперь я рада, что ты у него женой. Все же твой опыт и дочка, смогут удержать его от необдуманных поступков. А то тут всяко было.
Она слегка запнулась, будто сболтнула что-то, и замолчала, отвернувшись.
Я все больше и больше узнавала своего мужа, и понимала, что он нес в себе частичку вольности кубанских казаков, их красоту и талант во всем. Даже в сексуальности. Это я поняла, едва приехав сюда. Бывшие его девушки, теперь уже матери и жены, всё также льнули к нему и при встречах улыбались и вздыхали. Которые помоложе, так и вовсе заигрывали, не обращая на меня внимание. Мать Валеры ворчала на них:
— Вот опять слетелись, как мухи на мед, — качала она головой.
А на мои вопросительные взоры, смущалась и отвечала, что и ее муж был таким же.
— Трудно мне было попервой с ним, — вздыхала она, — мой Васильич тоже был первым парнем в станице и тоже девки по нему западали. А уж как брал гармошку, то и вовсе отбоя не было. Я ревновала страшно. Даже когда уже была замужем и когда родила первенца. Но он строгим был, не ходил на сторону. Потом и успокоилась, когда поняла. И ты угомонись и тишком понаблюдай. Он весь в отца. Да и годы уж не те. Смотрю, любит он тебя. Верь мне. Я все же мать ему и знаю своего дитя.
Мне очень хотелось верить, но сердце постоянно давило и глаза искали его высокую фигуру. Мы проводили время втроем на море, на пляжах, в машине, когда он возил нас с Катюшей и показывал здешние красоты. Дочка была в восторге и даже привязалась к нему. Они вместе купались в море, взбирались на горки, искали камешки на берегу.
— Ищи камень с отверстием, — учил он ее, — и называется такой «куриный бог».
— А почему куриный? — спрашивала Катюша, с любопытством заглядывая ему в лицо, — Он что, для куриц?
— Нет, — смеялся он, схватывая ее за ладошку, — просто так ведется с прошлого времени. Если такой найдешь, то вставь в него веревочку и повесь на шею. Попроси что хочешь, мысленно или вслух и все исполнится.
— Всё-всё? — спрашивала наивно дочка, — Даже моего папу?
Он остановился и, присев перед ней, взял ее за руки.
— Твой папа уже не придет в этот мир, но он в твоем сердце навсегда живой и невредимый. Правильно?
Она посмотрела на него и кивнула, соглашаясь.
— Пойдем, — вновь взял ее за ладонь, — найдем и маме такой. Пусть и она загадает свое желание.
Катюшка весело кивала, и они снова бродили по каменистому берегу, разговаривая и выглядывая камешки. Я наблюдала за ними, и мое сердце наполнялось счастьем:
— Как хорошо они поладили, — думала я, — и это поможет нам всем.
Заехав в Березовск, мы собрали дочку и вернулись в Вилючинск.
Здесь уже была подготовлена нам новая квартира в другом доме. Ее обменял Юра на мою и Валерину. Три комнаты большая кухня и лоджия пришлись кстати. Все мои и его коллеги помогали перенести мебель и вещи. Танюша, как всегда помогала больше всех и во всём. Она очень сдружилась с Катюшкой и они стали не разлей вода, так привязались друг к другу. Ее апартаменты вскоре уже напоминала якутскую юрту, нежели комнату современной девочки, наполненную меховыми атрибутами этого народа, масками, и даже шаманским бубном. Катюша так увлеклась этим, что даже просила показать ей якутские стойбище: яранги и оленей с ездовыми собаками. Танюша обещала, что обязательно покажет, когда ее дядя Валера отвезет их туда на вертолете.
— Мои родные будут рады такой подружке, — смеялась она, подыгрывая Катюше, — и мы всё посмотрим обязательно и даже прокатаемся на нартах с оленями и с собаками.
Дочка хлопала от счастья в ладоши. Я была рада такому общению взрослой девушки с маленькой девчонкой и приветствовала их дружбу. Они находили массу совместных дел, кроме школы и я со спокойной душой оставляла на нее Катюшку, когда мы оба были на заданиях: я от редакции, Валера от МЧС.
И все складывалось как нельзя лучше в нашей семье, если бы не моя совесть, которая ныла иногда, когда я садилась за пульт радио и выходила в эфир. Все же образ моей подруги Светланы не давал мне покоя. Она уехала к родителям в Петропавловск, как только узнала, что мы стали любовниками. А еще я вспоминала, нашу последнюю встречу.
Света пришла ко мне на другой день после нашей с Валерой ночи. Как она узнала, я не понимаю и по сей день.
— Ты спала с ним? — спросила она, приняв чашку с кофе у меня по утру на кухне.
— Да, — кивнула я смущенно и покраснела.
— Не смогла устоять, как и я, — тихо сказала она, и прикурила сигарету.
Я молчала, да и что могла сказать: что он меня выходил, что я сама уже была покорена его настойчивым ухаживанием?
— Знаешь, а я тебе не завидую, — вдруг сказала она зло, выдыхая дым через нос и с силой затушив палочку табака в пепельнице, — мне тебя жаль. Скоро ты поймешь почему.
— Свет, прости меня, — вздохнула я виновато глядя на ее отстраненное холодное лицо, — но уже не могу противиться своей тяге к нему.
— Да что там, — хмыкнула она, кривясь, — я понимаю. Сама влюблена в него была как кошка. Только он принесет тебе страдания. Потом меня вспомнишь.
— Может быть, — растеряно я смотрела на ее мертвенное лицо.
— Я только не ожидала, что ты поддашься на его уговоры, что ты попадешься в его сети. Ты, взрослая женщина, многое знавшая, много пережившая. Ты, которой было о нем известно и которую предупреждала не только я. Жаль, что я разочарована. Теперь мы с тобой не подруги. Прощай.
— Света, постой, — кинулась я за ней в прихожую, — Прости меня.
— Бог простит, — сказала она жестко и сурово посмотрела на меня, — во всем этом мне жаль только одного, что я потеряла подругу.
