Кстати, я тут не одна сижу в ожидании праведного гнева предков. Некоторые одноклассники тоже пасут родителей, чтобы принять первый порыв их гнева прилюдно и тем самым немного себя обезопасить. Вот Сашка Митрофанова расхаживает из угла в угол. Она в принципе хорошистка, но в этой четверти по геометрии у нее выходит тройка, поэтому ей и светит нагоняй от мамки.
Вот Никитос Черепанов стоит, стену собой подпирает. У него ситуация вообще печальная: на днях угодил мячом в школьное окно и разбил его вдребезги. Теперь его родителей, наверное, заставят возмещать ущерб. А у Никитоса семья многодетная, денег не сказать, чтоб особо много… Так что вряд ли его батя обрадуется непредвиденным расходам.
Скольжу взглядом дальше и вдруг натыкаюсь на самодовольную рожу Шульца. А этот клоун тут что забыл? Уж кому-кому, а ему переживать из-за родительского собрания точно не стоит. Этого негодяя там наверняка обласкают вдоль и поперек. Так и слышу писклявый голос класснухи: «Андрей у нас просто уникум! Такой молодец! Такой расчудесный мальчик!» Я это не выдумала. Она реально зовет его «расчудесным мальчиком», представляете?
Шульц цепляет мой взгляд, обнажая зубы в наглой ухмылке. Строю кислую мину и демонстрирую ему средний палец. Сегодня он раздражает меня особенно сильно. То ли из-за того, что выглядит впечатляюще хорошо (черт бы побрал эту кепку козырьком назад! Почему она ему так идет?!), то ли из-за того, что сейчас его мать выйдет с собрания и станет гладить его по головке, а мой отец непременно скажет мне пару ласковых.
Спустя пару минут со стороны лестницы слышится гомон, а еще через секунду появляются наши родители. Выискиваю глазами папу, чтобы оценить, насколько он рассержен. На первый взгляд, степень его недовольства можно охарактеризовать как среднюю.
Черные густые брови сведены к переносице, но не сомкнуты. Губы поджаты, но желваки на щеках не играют. Думаю, все не так страшно, и по дороге домой мне удастся его немного смягчить.
- Пап, привет, - подскакиваю к родителю, лучезарно улыбаясь. – А я как раз с тренировки недавно вышла, вместе домой пойдем.
Отец окидывает меня грозным взглядом, а затем коротко кивает. То, что прямо сейчас он не называет меня бестолочью - отличный знак. Просто замечательный.
Ускоряюсь, чтобы подстроиться под темп его широких шагов и принимаюсь отчаянно лепетать. Нельзя допускать, чтобы между нами воцарилась давящая тишина. Рассказываю про недавно прочитанную книжку, изо всех сил стараясь припомнить имена главных героев, когда внезапно ко мне со спины подлетает Игорь Степаненко из параллельного класса и выдает:
- Крис, будь другом, одолжи сигаретку.
Ледяной пот прошибает тело даже раньше, чем я успеваю до конца осознать смысл его слов. Сомневаться в том, что папа слышал каждое слово Игоря, не приходится. Это видно по оживающей вене на лбу – главной предвестнице отцовского гнева.
- Ты дурак, что ли? Я не курю! – стискиваю зубы и пытаюсь испепелить взглядом дебила Степаненко.
- А, ну конечно, - улыбается Игорь, делая вид, будто только что заметил моего отца. – Я тебя понял.
Заговорщически мне подмигнув, парень удаляется, а я не могу избавиться от ощущения, что его поведение до противного напоминает дешевую актерскую игру… На кой черт просить у меня сигареты, если я реально не курю? Бред какой-то!
И тут меня накрывает ужасная догадка. Просто жуткая.
Вскидываю глаза и тут же выхватываю из толпы смеющееся лицо Шульца, который смотрит прямо на меня.
Нет, пожалуйста, только не это! Пусть это будет не то, о чем я думаю!
- Дай сюда свой рюкзак, Кристина, - громовым голосом требует отец.
- Пап, я… - задыхаюсь в приступе накатившей паники.
- Я сказал. Дай. Мне. Рюкзак, - цедит он чуть ли не по слогам, и в его голосе явственно звенит угроза.
Трясущимися руками стягиваю с плеч ранец и протягиваю его папе. Без лишних церемоний отец начинает в нем рыться, и с каждым новым мгновеньем я все больше убеждаюсь в том, что мне крышка.
Папа достает из внешнего кармана рюкзака бело-красную пачку сигарет, несколько секунд вертит ее в руках, будто не веря в случившееся, а затем поднимает взор на меня.
Его нижняя челюсть напряженно разгуливает туда-сюда, а глазные яблоки наливаются кровью. Клянусь, если бы взглядом можно было убивать, я бы уже давно была мертва.
Но, признаться честно, сейчас этот вариант меня вполне бы устроил. Уж лучше сдохнуть, чем пережить то, что случится дальше.
Глава 28
Андрей
- Ну че, я все правильно сделал? – Игорь Степаненко глядит на меня глазами пса, который в зубах принес хозяину брошенную им палку. – Кажись, ее батя повелся.
- Да, зашибись, - киваю я, доставая из кармана мятую купюру. – Вот держи, как договаривались.
Игорь с довольным лицом принимает заработанную сотку, а я вновь перевожу взгляд на удаляющиеся фигуры Крис и ее отца. Теперь можно не сомневаться, что она больше никогда не возьмет в рот сигареты. Уж кто-кто, а дядя Орест точно сможет отбить ей всякую охоту к курению. Под домашний арест, должно быть, посадит. На недели две, а то и на месяц. Ну ничего, поделом ей – меньше с Черепом видеться будет.
Отец Кристинки, как и я, прекрасно понимает пагубность этой отвратительной привычки. Мы с ним даже как-то обсуждали моего дядю, который распрощался с жизнью из-за рака легкого в неполные сорок лет. А все потому, что с армейских времен дымил, как паровоз. По десять-пятнадцать сигарет в день выкуривал – и вот результат.
Нет, я честно не понимаю людей, которые идут на поводу у своих зависимостей, зная, что тем самым загоняют себя в могилу. Это каким надо быть дебилом, чтобы осознанно лишаться здоровья? Конченным, должно быть, не иначе.
А вот Крис, походу, всего этого не осознает и мои слова о вреде курения решила пропустить мимо ушей. Бьюсь об заклад, все из-за этого ублюдка Черепа, под влияние которого она попала. Он сам вечно ходит в облачке сигаретного дыма и, видимо, решил всю свою стаю на это дерьмо подсадить. Поэтому они в последнее время нам и проигрывают: сложно быть сильным и вертким, когда мучаешься одышкой.
По большому счету, мне, конечно, наплевать на Донских и их здоровье, но на Крис я наплевать не могу. Понимаю, что беру на себя лишнее, но все равно чертовски не хочется, чтобы она увязла в этой кривой движухе с сигаретами. Зачем курить? Ей это не идет. Ротик у нее такой розовенький, аккуратный – папироса рядом с ним вообще никак не смотрится.
Не знаю, должно быть, какая-то часть моей души по-прежнему желает ей добра. Несмотря на все то дерьмо, которое она регулярно, день изо дня на меня льет. То в тестах моих по истории все ответы на неправильные исправит (я даже не сомневаюсь, что это ее рук дело), то куртку мою в грязи изваляет, то слухи про меня дебильные распускает… А я ведь все терплю. На тормозах спускаю.
Нет, отвечаю, конечно, но беззлобно, без какого-то дурного умысла. Так, чисто позлить ее да посмеяться. Ну, и на глазюки ее, молнии метающие, посмотреть хочется, не скрою. Может, я извращенец какой-то, но в гневе Крис особенно хороша: краснеет вся, дышать начинает часто, грудь туда-сюда ходуном ходит… Кайфовое это зрелище, будоражащее. А еще мне нравится, как она меня имбицилом называет. С вызовом так, эмоционально. Есть в этом какая-то суровая романтика.
Будь на ее месте кто-нибудь другой, давно бы в порошок стер, о стенку б размозжил. А с ней не могу. Ее жалко. Она ведь красивая, зараза, до чертиков. Губы такие пухлые, яркие… Наверное, от того, что она неосознанно их постоянно покусывает. Вот они и имеют такой насыщенный оттенок.
А еще у Крис задница просто бомбическая. Не плоский блин, как у многих девчонок в школе, а самый настоящий орех. Подтянутая такая, упругая. Так и хочется по ней шлепнуть. Ну или погладить… Погладить, наверное, даже приятней было бы. Сначала по одно ягодичке ладонью провести, потом по другой. Туда-сюда. А потом наклониться к ее уху и прошептать: «Ну что, нравится, моя девочка?» И она чтоб так томно губу в ответ закусила и с придыханием выдала: «Нравится, Андрюш, нравится».
