садится на полметра ближе, чем сидел до этого. Его бедро почти касается моего.
— Гончаров сейчас на вертолетах летает, только из Судана вернулся, — продолжает он недавно и совершенно случайным образом начавшийся разговор об общих знакомых, пока меня гипнотизирует близость наших тел. — Видел его вчера.
— Да ладно? — искренне удивляюсь я. — Я думала, ничего дельного из него не выйдет.
— Вышло, как видишь. Он даже женат был, но вот там как раз не срослось.
— Ох, я помню, сколько девчонок он успевал поменять, когда к тебе в гости приезжал. Ты не удивил меня.
Егор усмехается и подливает вина — мне и себе, хотя к своему бокалу еще не притронулся.
— Как твоя мама? — спрашиваю его.
Я знаю, что ей всегда было непросто. Тянуть сына одной во все времена было делом нелегким. И я очень надеялась, что после отца Егора она встретит кого-то достойного, но та, казалось, намеренно игнорировала существование других мужчин.
— Мама хорошо, — о матери Егор говорит сдержаннее, контролируя каждое слово. — Живет за городом.
— Одна? — осторожно интересуюсь я.
— С Боингом.
— Боинг! — Я даже подпрыгиваю на диване, вспомнив это лохматое чудо. — Он, наверное, вырос?
Конечно вырос, глупая. Прошло столько лет.
У Егора даже глаза будто бы загораются, когда он лезет в телефон и с гордостью показывает мне фотографии пушистого черно-белого пса, больше похожего на медвежонка. Очень смешные фотки, где огромный Бо пытается влезть в кошачью лежанку или с испуганными глазами убегает от курицы.
Мы смеемся. На пару. Чисто, искренне и по-настоящему.
Боже, это не мы. Это не можем быть мы — Аврора Невская и Егор Сталь. От нас давным-давно остался лишь пепел.
Боже, прошло всего несколько дней, как Егор ворвался в мою жизнь (ну или я в его), а все так изменилось. Мне даже страшно представить, что будет дальше, если все происходит так быстро, стремительно, словно на перемотке.
Страшно, но представляется.
Егор всего лишь накалывает вилкой кусочек сыра с плесенью и обмакивает его в мед, а я уже машу на себя ладонями, списывая горящие щеки на вино.
— Жарко? — забирается в самые укромные уголки моего разума низкий шепот.
Сталь, не дожидаясь ответа, тянется к пульту на столике и щелкает кнопками, после чего сверху на плечи опускается блаженная прохлада. Он возвращает синий взгляд ко мне.
— Бо только много внимания требует. Как ребенок. Но я рад, что матери есть чем заняться, иначе бы просила внуков вдвое чаще.
— Не только дети и собаки требуют особого ухода, — ухмыльнувшись, я вспоминаю Рому, который не мог даже чашку помыть без моей помощи. — Я про бывшего мужа.
Зря я, наверное, ступаю на скользкую тропинку, но из-за вина — или не из-за него — мне так легко и уютно с Егором. Жарко — да, тоже, но при этом комфортно.
— Почему вы расстались? — прямо, как любит делать, спрашивает Егор.
Издевается? Я же говорила, что Рома меня бросил.
— Он ушел.
— Почему?
В смысле? Я теряюсь от его вопроса. Почему мужчины уходят?
— Не знаю.
— Все всегда знают ответ. Только притворяются, что не знают, — рубит Егор правду, убивая мое настроение, потому что претензии Ромы и уколы в мою сторону разом всплывают в голове.
— Может, я неряшлива, не люблю убираться и мыть посуду, — цитирую список, который мой бывший муж озвучил мне, пожелав развода.
— Есть посудомоечные машины и роботы-пылесосы. Можно вызывать уборщицу раз в неделю. Это не причина, а повод. Что еще?
Вот прямо сейчас миллионы женщин тают от слов Егора. А я наоборот… злюсь.
— Может, он считал меня скучной.
Рома и правда бросил что-то подобное в пылу ссоры, и это было обидно, но…
— Ты никогда не была скучной.
Егор прав, потому что я молчу о сути. Я делаю глоток, не чувствуя вкуса вина, но оно приятно покалывает горло и тепло обволакивает изнутри.
Егор прав, потому что Рома хотел детей, но я не могу и не хочу говорить об этом. Я иду в наступление.
— Та девушка, которая открыла мне, — почти семь лет назад, — в той футболке, на которой я оставила пятно. — Егор смотрит на меня, чуть приподняв брови, и прекрасно понимает, о какой «такой» девушке я говорю, но молчит. — Ты… — Он ждет, а я пытаюсь разродиться вопросом. — Ты с ней спал?
Я ведь многое надумала себе тогда: что он просто хотел сделать мне больно и прогнать, но на самом деле у них ничего не было, что у него были причины поступить так жестоко, что во всем этом имелся двойной смысл.
— Не задавай вопросы, на которые не хочешь слышать ответы, — звучит тихое, почти неуловимое за дуновением воздуха из кондиционера. Или я опять себе придумываю?
— А как же член в штанах? — Я кривлю губы. Мне чертовски не нравится, куда завернул наш диалог, но, кроме самой себя, в этом некого винить.
«Я сделал это, потому что так было лучше для тебя, а не потому что не сумел член в штанах удержать»
— Рори, тогда прошло время.
Ро-ри. Он не называл меня так много лет.
— Вот именно, — шепчу я, — две недели.
Всего две чертовых недели. Пока я исцарапывала руки в кровь и билась затылком о стенку, молила, умоляла родителей пустить меня к нему, у него оказалось… просто две недели.
Я трясу головой и возвращаюсь — хватит тонуть в прошлом. Бесполезно злиться, обижаться. Уже точно ни к чему. Сейчас имеются проблемы поважнее. Отставив бокал, я подгибаю под себя ноги и облокачиваюсь одной рукой на диван.
— Ну и что нам делать с этой Круэллой в очках? Чего она хочет? Чтобы мы изображали пару усерднее? Целовались на камеру?
Мой голос звучит слишком бодро, я это понимаю, слишком «наигранно», но пусть лучше так. Егор, правда, моего энтузиазма не разделяет.
— Нет, хотя она права. Ты не должна бояться меня.
— Я не боюсь, — эти слова кажутся слишком громкими для маленькой комнаты.
Егор касается моего лица, и я тотчас вздрагиваю.
Черт возьми! Это было нечестно! Слишком неожиданно, слишком резко, я была не готова.
— Вот об этом я и говорю.
Нет, он не выиграет в этом споре.
Я успеваю ухватить его ладонь, зависшую в воздухе, и прижимаю ее к своей щеке. Крепко. Прикрываю глаза, мирюсь с разницей температур — прохладная кожа Егора остужает мой жар. Это приятно. Я мурлычу, как кошка, и медленно выдыхаю.
— Так? Должно быть? — Я застаю Егора врасплох. Потому что играю. А он, кажется, подумал… — Или вот так?
Я чуть двигаюсь навстречу
