что я затащил ее в лес и жестко трахнул, прислонив к дереву. Я должен быть последним человеком, с которым она чувствует себя в безопасности. И все же она здесь, и я сделаю все, что в моих силах, прямо сейчас, чтобы сделать все это лучше.
Как только смываю кровь, вижу, что порез у нее на виске выглядит не так уж плохо. Накладываю пластырь на всякий случай, прежде чем выбросить все, что я использовал, и, наконец, заползаю на кровать рядом с ней.
Лежу на боку и просто смотрю, как она мирно спит. Моя потребность разбудить ее, чтобы точно узнать, через что Летти прошла, сильна, но я знаю, что мне нужно дать ей отдохнуть.
Нуждаясь быть рядом с ней, я прижимаюсь всем телом к ее телу. И говорю себе, что это для нее, чтобы согреть ее, но знаю, что это чушь, когда от нашего контакта вылетают искры.
Летти, должно быть, тоже это чувствует, потому что все ее тело напрягается, прежде чем ее глаза распахиваются.
Ее громкий вздох наполняет тишину комнаты, прежде чем девушка в панике пытается сесть.
— Где, черт возьми…
— Все в порядке, Принцесса. Ты в безопасности, — повторяю я свои прежние слова. Но когда она поворачивает ко мне свои широко раскрытые, полные ужаса глаза, то выглядит совсем не успокоенной.
— Мне нужно уйти. — Ее рука взлетает, чтобы сбросить простыни, но я обхватываю ее за предплечье, и девушка тут же замирает.
— Летти, ты сегодня через многое прошла. Просто приляг и отдохни минутку, хорошо?
Она моргает, глубоко вздыхает и кивает.
Медленно ложится обратно, явно не имея в себе сил бороться за то, чтобы действительно уйти от меня.
Она смотрит в потолок, а ее собственные стены так высоки, что не уверен, смогу ли взобраться на них.
— Посмотри на меня, Принцесса.
Девушка отказывается, напрягает челюсть, а крошечные ручки сжимаются в кулаки поверх простыней.
— Летти, пожалуйста.
У меня перехватывает дыхание, когда она делает то, что ей говорят, — возможно, впервые в жизни — и я нахожу ее глаза полными непролитых слез.
— Все в порядке. Теперь ты в безопасности.
— М-мой отец?
— С ним все будет в порядке, — успокаиваю я, протягивая руку и обхватывая ее подбородок, проводя большим пальцем по ее щеке, ловя одинокую слезу, которая ускользает от моих слов.
— Н-но... он…
— Работает на Виктора. Я знаю, детка.
Между ее бровями пролегает глубокая морщина.
— Как давно ты знаешь?
— Некоторое время. Но не мне было говорить тебе об этом, да ты и не стала бы слушать, даже если бы я попытался.
Она открывает рот, чтобы возразить, но, должно быть, быстро понимает, что я прав, потому что снова закрывает его.
— Он причинил тебе боль? — тихо спрашиваю я.
— Т-только рана на голове, когда вырубил меня.
— Значит, он тебя не трогал?
— Насколько мне известно, нет. Когда я очнулась, на мне была та мерзкая рубашка. Кто-то натянул ее на меня, но я не знаю кто. Понятия не имею, как долго я была в отключке, так что…
Каждый мускул в моем теле напрягается, когда я представляю все то, что Виктор мог сделать с ней, пока Летти была без сознания.
— Я не чувствую, что кто-то причинил мне боль. Т-трогал меня. — Ее глаза расширяются, как будто ее только что осенило воспоминание. — Ну, кроме тебя. Черт. — Она поднимает руки и закрывает лицо. — Мне нужно домой. Все, наверное, гадают, куда я делась. Они, наверное, сходят с ума.
— Я все улажу, — заверяю ее. — Тебе просто нужно отдохнуть.
Она кивает, явно не имея сил бороться со мной.
— У тебя есть обезболивающее? Моя голова… — Она замолкает, на самом деле ей больше не нужно ничего говорить.
— Конечно. Я принесу.
В ту секунду, когда передаю ей таблетки, Летти глотает их, прежде чем снова устроиться под моим одеялом. И, черт возьми, если вид ее там не трогает что-то внутри меня.
Ложась рядом с ней, я смотрю прямо перед собой.
— Расскажи мне, что случилось, — требую я.
— Думала, что ты не хочешь говорить?
Ее слова вызывают боль в моей груди.
— Я... кто-то причинил тебе боль?
— Да, ты это сделал.
Я открываю рот, но выходит лишь долгий выдох.
— Зачем ты это сделала? — продолжаю я, несмотря на ее нежелание общаться.
— Что именно? Тебе нужно уточнить, — бормочет она.
— Камеры. — Я решаю начать с самой легкой части всего этого.
Девушка выдыхает, прежде чем спокойно ответить.
— Потому что не думала, что у меня есть выбор. Виктор угрожал моей семье... и я не знала, что мой отец уже был связан с ним.
— Мне жаль.
— За то, что он в этом замешан, или за то, что не сказал мне?
Я пожимаю плечами.
— И то, и другое. Не то чтобы я имел какое-то отношение к тому, что он был частью этого.
— Ч-что он делает? — нерешительно спрашивает она.
— Тебе действительно нужно немного отдохнуть, — говорю я, пытаясь увести разговор в сторону от этой темы.
— Скажи мне, — резко бросает она, резкости в ее тоне достаточно, чтобы заставить меня посмотреть на нее.
Летти лежит с закрытыми глазами, так что я понятия не имею, как она сейчас себя чувствует.
— Он организует распространение. Гараж — это прикрытие.
— Господи. Не могу поверить, что он завязан.
— Из того, что я слышал, у него не было особого выбора. Его семья была в опасности.
— Ясно, — вздыхает она.
— А как насчет… а как насчет остального? — спрашиваю я, хотя все еще не уверен, что готов узнать, но чувствую, что мне нужно максимально использовать это маленькое перемирие между нами.
— Ты читал мое письмо? — Я смотрю на пол, куда, как я знаю, он упало, когда Рид ворвался в комнату.
— Нет, — признаюсь я.
— Я написала его не просто так.
Мои губы приоткрываются, но снова не выходит ни слова. Все, что я чувствую — это вина и боль. Сожаление топит меня за все то, что я мог бы сделать по-другому, за все ошибки, которые я совершил. Почти все из которых касались Летти.
— Хорошо, — шепчу я.
