кабинета, чтобы надеть трусы.
— Блядь… — ругается он, когда его жена с оглушительным хлопком двери выскакивает за дверь.
Я наблюдаю за происходящим с широко раскрытыми глазами. Если я и мечтала стать героиней фильма, то точно не такого паршивого.
Сцена, когда обманутая жена-невеста-девушка застает своего мужа-жениха-парня в постели с другой, настолько затерта современным кинематографом, что давно не вызывает предполагаемых эмоций. Разве что снисходительную улыбку: мол, фи, снова это клише.
А вот в реальности, да еще и в роли антагониста, ощущения максимально острые. Одно дело сигать с обрыва в воду, подозревая о камнях, способных размозжить тебе череп, и совсем другое — лицезреть их во время отлива и осознавать истинный масштаб катастрофы. Пожалуй, только сейчас я в полной мере ощущаю гадливый привкус слова «любовница». И уже не имеет значения, что это Антон, а не я, приносил клятву верности.
— И что теперь делать? — Мой голос непроизвольно дрожит.
Соскользнув с дивана, я нащупываю на полу кружевной комок стрингов и хватаю юбку.
— Что она вообще здесь делала?
Продолжая бормотать себе под нос ругательства, Антон торопливо одевается. Звеня ремнем, натягивает брюки, застегивает рубашку.
— Не знаю… Наверное, проследила за мной… — отрывисто бормочет он, избегая смотреть на меня. — Пиздец, сука… Просто пиздец.
Теперь к моим панике и ужасу примешивается холод. Я вдруг ощущаю, что Антон сейчас не здесь, не со мной. Понятно, что он и сам в шоке от произошедшего, но… Сейчас я отчетливо чувствую себя третьей лишней, что странно с учетом их расставания.
— А что ты вообще сказал жене? — Я тщетно пытаюсь просунуть в туфли негнущуюся ступню. — Как объяснил желание развестись?
— Ничего не объяснял. Просто сказал, что нужно расстаться.
— И как она это восприняла? — Не сдержавшись, я повышаю голос. Пару минут назад его язык был в моей вагине, а теперь он даже отказывается на меня смотреть. — Не похоже, что серьезно.
— Откуда я знаю, что у Вероники в голове?! — раздраженно рявкает Антон, находя меня взглядом. — Хватит меня пытать. Ясно ведь, что сейчас не время!
Мои пальцы застывают на пуговице. Он никогда не повышал на меня голос, и я не думала, что такое вообще возможно. Антон всегда был со мной максимально сдержан и нежен.
— Прекрати на меня орать, — тихо цежу я, чувствуя как к горлу подкатывают слезы истерики. — Для меня это не меньший шок, чем для тебя. И напомню, что это ты так отчаянно хотел меня увидеть, что вызвал в свой кабинет и набросился с порога.
Шумно выдохнув, Антон воздевает взгляд к потолку и с силой трет лицо. Когда он смотрит на меня снова, то выглядит более похожим на самого себя.
— Извини, Ксюш…. Просто это пиздецовая ситуация… Я не хотел, чтобы все произошло вот так. Вероника ничего плохого мне не сделала, и я ее уважаю и по-своему люблю. Даже представить не могу, что она почувствовала, увидев это… — Он морщится так, словно речь идет об обезьяньих экскрементах. — Просто жесть.
Теперь мне становится его жаль. Его желание выйти из брака с незапятнанной репутацией можно понять. Как и нежелание причинять еще большую боль женщине, с которой он прожил долгие годы. Но черт… Меня тоже трясет. С оргазмом на публику я выступаю впервые.
Застегнув ремень, Антон быстрым шагом идет к двери, берется за ручку и, лишь в последний момент, словно вспомнив обо мне, останавливается.
— Я пойду, ладно? — Его голос полон вины и безысходности. — Надо ее догнать и успокоить.
— А мне что делать? — Я закусываю губу, чтобы она наконец перестала трястись.
— Домой поезжай… Я позвоню.
Видимо, выгляжу я действительно жалко, потому что Антон все же решает подойти и чмокнуть меня в висок.
Стоит двери за ним захлопывается, я обессилено опускаюсь на пол. Ноги ватные, руки трясутся. Пиздец, — шепотом повторяю я его любимое матерное слово. — Просто пиздец.
Дальше становится еще хуже, потому что с улицы доносятся крики. Кое-как заставив себя встать, я припадаю к окну. Открывшаяся картина, мягко говоря, впечатляет. Жена Антона, не переставая сыпать истеричными проклятиями, среди которых особенно различимы «блядина и пидарас» лупит сумкой его машину, пока он не слишком настойчиво пытается ее оттащить.
С беззвучным «бля-я-я», я снова оседаю к радиатору. Ситуация настолько шаблонная, что в пору засмеяться. Нет, Веронику я не осуждаю. Даже, пожалуй, завидую способности так свободно проявлять разрушительные эмоции. Что сделала я, когда Арсен мне изменил? Поплакалась Олесе и маме. Даже в лицо. мудаком его ни разу не назвала.
Жги, родная, — мысленно подбадриваю я жену Антона. — Отомсти за нас всех.
Кстати, какое счастье, что офис пуст, и наша обоюдная фантазия заняться сексом посреди рабочего дня так и осталась фантазией.
Крики на парковке стихают лишь спустя полчаса. Я больше не предпринимаю попытки подходить к окну. Никогда не испытывала тяги разглядывать автомобильные аварии, и сегодняшняя ситуация не исключение.
Вызывая такси, я думаю о том, что отдала бы любые деньги за ковер-самолет, способный по щелчку пальцев перенести меня домой. И еще столько же за скатерть-самобранку, избавляющую от необходимости тащиться в супермаркет за бутылкой вина.
Но больше всего я жажду заполучить тот девайс из «Людей в черном», стирающий память.
Последний раз так паршиво я чувствовала себя, пожалуй, в детстве, когда мама застукала меня за курением. Тогда были и страх, и чувство вины, и несоразмерное проступку ощущение, что моя жизнь больше никогда не станет прежней. Последнее, конечно, глупость несусветная, но именно так я думала в свои тринадцать.
В свои двадцать девять, сидя на кухне с кружкой чая(зайти в магазин за бутылкой чего покрепче, так и не смогла себя заставить), я слабовольно думаю точно так же. Что моя жизнь безвозвратно сломалась и больше не будет прежней. Возможно через неделю, месяц-два мое мнение изменится, но пока так не кажется.
Стоит ли говорить, что я жду появления Антона? Или хотя бы его участливого звонка с извинениями за то, что все вышло именно так, и заверениями в том, что он все обязательно уладит и непременно приедет меня поддержать. Но телефон молчит, как и звонок в прихожей. И от этого внутри холодно и одиноко.
Так я и засыпаю — в рабочей рубашке и остатками макияжа. Проваливаюсь в беспокойный сон, перемежаемый кадрами виноватых глаз Антона и искаженного ненавистью лица его жены. Просыпаюсь в полночь с ощущением тошноты и сильнейшего жара. Градусник, найденный в аптечке,
