— Не надо никуда ходить, — Кимберли отодвигается дальше, чуть привстав к спинке, голос ее уже более бодрствующий, нежели сонный. — Ложись рядом.
Я смотрю на ее открытое лицо, перевожу взгляд на пустое место в кровати и сглатываю.Это приглашение или как?На губах Ким покоится лёгкая улыбка, ее ладонь легонько постукивает по кровати, приглашая.Глубокий вдох наполняет легкие воздухом и чуть отрезвляет сознание. Медленно сажусь на кровать и поворачиваюсь к ней корпусом. Дотягиваюсь до ее руки, накрывая её.
— Ким, — ее серые глаза смотрят на меня, когда я осторожно подношу ее ладошку к губам и целую. — Я так не хочу, чтобы ты куда-то уезжала. Но даже если ты это сделаешь, знай, что где бы ты ни была, я отправлюсь за тобой… —А ведь я и правда не могу перестать думать об этом. — Ты даже не представляешь, до какой степени я тебя люблю…
Мое лицо уже так близко, я наклоняюсь и целую её, чувствуя, как по телу проходит медленный воспламеняющийся ток-пламя. Поцелуй получается мягким и очень нежным, и почти неожиданным. Неожиданным, потому что я и сам не ожидал.Я медленно отстраняюсь и смотрю ей в глаза. Они светятся загадочным блеском, восторгом и ещё чем-то, и я уже не могу держать себя в руках, помню только, как я снова целую ее, нападая на губы, как дикий, необузданный зверь.
Кимберли откидывает одеяло и приподнимается на коленях, путая пальчики в моих волосах. Я обхватываю ладонями ее талию, ощущаю под пальцами гладкий шелк. В одном из вырванных мгновений я смотрю вниз, видя ее соблазнительную ночную рубашку, которая ещё больше сводит меня с ума, но Кимберли уже тянет мое лицо к себе и я мгновенно забываюсь, пропадая в ее совершенно обезоруживающей и притягательной нежности.
Она такая красивая. Эти манящие изгибы тела, идеально ровная грудь, я тащусь от того, что все это только для меня. Я чертов ублюдок, сукин сын, незаслуженно получивший самый редкостный бриллиант мира. Потому что когда она выдыхает ласковое «Кейн» мне в ухо, я ощущаю себя последним ублюдком на этой земле, который незаслуженно вытянул самый счастливый лотерейный билет. И я буду полным идиотом, если потеряю его.
Моя куртка откидывается назад, Кимберли нетерпеливо стягивает ее с меня, я стягиваю с себя футболку и накрываю ее собой, целуя с дикой, необузданной, нечеловеческойстрастью.
Её руки плавно водят по моей спине, мягко царапают ногтями мои лопатки и плечи, и я прикрываю глаза от удовольствия. Я целую её ещё крепче, мои пальцы зарываются в её густые светлые волосы, разбросанные по подушке так красиво, что я мог бы любоваться ими всю ночь, если бы в своём арсенале она не имела оружия разрушительней.
Кимберли. Моя прекрасная Кимберли. Ты раздавила мое сердце, раздолбала его вдребезги и бросила его себе под ноги. Я хочу во всю силу лёгких вдыхать твой пьянящий, головокружительный запах, который так сильно сводит меня с ума. Ты даже не представляешь, какую власть имеешь надо мной. Я как неизлечимо больной призрак, который страстно дорожит тобой, поверь, больше, чем кем-либо во всех существующих Вселенных, поэтому, любовь моя, прости его, — но он тебя больше никуда не отпустит. Он затянет тебя на самое дно своей мрачной души, потому что только ты сможешь его приручить. Только ты сможешь его спасти, ты снова и снова будешь видеть в нем всегда твоего дикого и несдержанного Кейна Тернера, который любит тебя больше, чем что-либо в этом поганом мире.
Я не отпущу тебя, Кимберли Уильямс, даже если в небе погаснут все звёзды и высохнет весь мировой океан.
46
— Как ты себя чувствуешь?
Мой обеспокоенный взгляд пронизывает ее насквозь, внимательно оглядывая, выискивая, но Ким только улыбается мне поверх чашки с утренним кофе.
— Прекрасно, — смеется она, подмигнув мне.На часах — шесть тридцать, за окном вовсю светлеет в рассвете, через высокие окна в кухню проникает золотисто-голубое свечение, окрашивая всё вокруг мягким цветом спокойствия и гармонии. Ким сидит за барной стойкой, попивая кофе на высоком деревянном стуле. Перед ней миска с хлопьями и кофе. Я же наотрез отказался завтракать.
Вчера ночью я словно с цепи сорвался и это приносит мне лёгкое беспокойство. Что-то в ней изменилось. Я не могу объяснить сам себе, что именно, но я чувствую, что это так.
Ласковые солнечные лучи мягко касаются её, и я смотрю, как Ким довольно жмурится, подставив лицо солнцу. Я стою напротив нее со стаканом воды в руке и продолжаю сверлить её взглядом. Она открывает один глаз, продолжая жмуриться вторым:
— Ну, что не так?
Я наклоняю голову, ставлю стакан на столешницу и быстро встряхиваю головой, словно отряхиваясь от наваждения.
— Прости, — бормочу я, избегая встречаться с ней взглядом. — Пойду разбужу Оливию.
— Не надо, я сама, — Ким спрыгивает со стула, поставив чашку, она подходит и обнимает меня за шею ладошками. Она тянется на носочках, нежно целуя меня в щеку.
— Знаешь, мне понравилось то, каким ты был этой ночью. Таким несдержанным и страстным. Мой ненасытный тигр.
Я сглатываю.Что с ней?Она ещё никогда со мной не флиртовала. Я не скажу, что мне это не нравится, — видеть кокетливую Ким с задорным блеском в глазах и соблазнительной ухмылкой на пухлых губах — это что-то новое для меня.
— Ну чего ты застыл? — Ким нужно улыбается, поглаживая мою щеку. — Давай же, поцелуй меня, любимый, — просит она.
Я чувствую, как дрогнули мышцы на моих плечах. Ее ресницы легонько опускаются, и я удивлённо смотрю на нее со смесью сомнения и неуверенности. Я едва узнаю свой внезапно тронутый голос — низкий, взволнованный, неровный:
— Как ты меня назвала?
— Любимый, — повторяет она, улыбнувшись. — Ну, знаешь, так обычно называют тех, кого...
— Господи, Ким, — я притягиваю ее к себе так крепко, что на миг забываю о том, насколько она хрупкая для меня. Я с жаром впиваясь в ее рот и целую так крепко и глубоко, что у меня самого сводит лёгкие.Кимберли отвечает мне так, словно только этого и ждала. Она затеяла эту игру и искусно ведёт её, а я впервые ей поддаюсь, дав возможность любимой женщине почувствовать себя главной. Наконец, когда воздух в лёгких испит до дна, а губы пламенеют неистовым сжигающим поцелуем, мы отрываемся друг от друга и смотрим друг другу в глаза, тяжёло дыша. Я сжимаю ее талию чуть крепче, чувствуя под пальцами тонкую ткань моей белой рубашки на ней, —ещё один верный способ окончательно свести меня с ума,— и опускаю голову ей на плечо, прижавшись к изгибу ее шеи, пока она мягко гладит мой затылок. Я замечаю, что прошлая ночь изменила и меня тоже. Может быть, потому что она была другой, не такой, как все предыдущие.
— Тебе лучше не говорить мне такие вещи сейчас, — глухо говорю я ей в шею.
— Почему?
— Потому что иначе я никуда не поеду и мы оба снова окажемся на кровати меньше, чем через минуту.
Она смеётся:
— Думаешь, я буду против?
Она отстраняется, осторожно взяв мое лицо в свои ладошки, наверное ожидая встретиться с моей ответной ухмылкой, однако, к ее удивлению, я не улыбаюсь. Я вижу, как задорный блеск в ее глазах гаснет и улыбка медленно сужается на губах, наполняя ее лицо тщательно сдерживаемым вопросительным замешательством, которое только усиливается, когда я провожу большим пальцем по ее губам, глядя на нее с отрешенной задумчивостью.
— Я должен разбудить Оливию, — неожиданно хриплым голосом говорю я.
И я ухожу, оставив Ким недоуменно смотреть мне вслед.
47
Рукава голубой рубашки смяты в многочисленных отметинах от складок; пальцы до упора сцеплены на кожаном колесе, дыхание тяжёлое и разгоряченное. Картинка быстрая, расфокусированная. Глаза мечутся в хаотичном порядке. Взгляд перед собой и одновременно в никуда.
— Уму непостижимо. Разве этому я тебя учил, скажи мне?.. Почему каждый раз ты умудряешься влезть в какую-нибудь передрягу? Стоило мне отвернуться на минуту и моя сестра опять подралась, подумать только! — войдя в раж, я оборачиваю голову, злясь на её молчание. — Ты слушаешь, что я тебе говорю? ОЛИВИЯ!
