что мой ублюдочный отец не хотел, чтобы я отвлекалась. Ни в коем случае, ни в какой форме, и это включало в себя перевязку им моих труб, когда мне было пятнадцать лет. — Ее слова ударили меня прямо в лицо, когда я увидел правду, сияющую в ее глазах, у меня отвисла челюсть.
Нас окутывает тишина. Но даже если Рен довольна тем фактом, что лишила нас дара речи, это не отражается в фальшивой улыбке, приклеенной к ее лицу. Нет. Это так же фальшиво, как и то, что ее зовут Ава.
Она несколько раз сжимает и разжимает руки по швам, прежде чем расправить плечи и отвернуться от нас. — Извини, Нонна, я прямо сейчас откажусь от еды, — заявляет она, прежде чем повернуться к двери, не дожидаясь ответа от женщины, которая кивает с хмурым выражением лица.
Она злится не на Рен, я это чувствую. Она злится на слова, которые только что сорвались с ее губ.
Только когда Рен добирается до двери, Маттео кричит ей вслед, но мы все знаем, что этого слишком мало, слишком поздно. — Мы здесь еще не закончили.
Но не Рен оборачивается и ставит его на место, а Нонна.
— Вы здесь более чем закончили, и я не хочу больше слышать об этом ни слова.
РЕН
Мое тело болит от напряжения, которое не переставало вибрировать во мне с тех пор, как я вылетела из кухни. Если мое детство чему-то меня и научило, так это тому, что единственный человек, который меня защитит, — это я сама. Мне не нужно лгать или преувеличивать, моя жизнь действительно была такой дерьмовой, что потом сделало меня еще дерьмовее. Хотя это и дало мне правдивые ужасы, которые останавливают людей на полпути.
Мне нужно было выбраться из этой комнаты, подальше от них троих и от намека на жалость, промелькнувшего в каждом из их взглядов, когда они в шоке смотрели на меня.
Глядя в окно, как садится вечернее солнце, я провожу полотенцем по влажным волосам, мое тело скучает по журчанию воды, хотя я уже трижды ныряла в нее. Из-за этих ублюдков я превращусь в чертову сливу. Я не могу перестать стоять под струями, думая, думая и снова думая обо всем, что происходит вокруг меня.
Убедившись, что волосы не стекают по спине на новую одежду, я подхожу к зеркалу. Я нашла фен в шкафу раньше, когда начала распаковывать все сумки с покупками. Мне кажется смешным, что я вынула все вещи из сумок и разложила их как дома.
Это похоже на то, что я обманываю себя и предполагаю, что проживу достаточно долго, чтобы выбранные им места имели значение, но это было единственное, чем я могла себя занять, поэтому я больше не заходила в душ. Кроме того, я научилась контролировать то, что могу, и это то, над чем у меня есть власть. Маленькая или нет.
Реальность ситуации такова, что я начинаю нервничать. Я не преуспеваю в том, чтобы ничего не делать, получая возможность потеряться в своих мыслях, разорвать все это на части только для того, чтобы с треском провалиться в попытке собрать все это воедино снова.
Не то чтобы это имело значение для братьев Де Лука. Нет. Они решительно настроены на то, чтобы вытянуть из меня бессмысленную информацию. Информация, которой у меня, вероятно, нет или которую я не знаю, не то чтобы я собиралась рассказывать им об этом, не тогда, когда это может быть единственным, что поддерживает мою жизнь.
Качая головой, я сосредотачиваюсь на новой одежде, которая на мне, пытаясь отвлечься от своих мыслей, пока провожу руками по милым джинсам для мамы, которые я выбрала сегодня. Они слегка потерты по низу, потертый цвет усиливает эффект, и я люблю их. В приталенной белой майке, заправленной в линию талии, и толстовке оверсайз я чувствую себя комфортно и расслабленно впервые с тех пор, как приехала сюда. Несмотря на всю ту чушь, в которой я тону.
Теперь на столе лежит косметика, поскольку Нонна настояла, чтобы мы приобрели ее, пока были в магазине, но я не в настроении возиться с ней. Зная мое настроение, я мигом вернусь в душ.
Эта мысль крутится у меня в голове, когда я снова смотрю на фен, пытаясь решить, действительно ли это стоит делать, но, несмотря на мою неуверенность, я тянусь за ним. Во всяком случае, это займет меня, по крайней мере, на некоторое время.
Подключив устройство, я беру расческу и провожу ею по кончикам волос, благодарная за то, что теперь моя длина начинает формироваться более естественно, поскольку я готовилась к этому стилю, кажется, целую вечность.
Когда я снова тянусь за феном, я вздрагиваю, когда дверь спальни распахивается и на пороге стоит Нонна. На ней все еще то милое летнее платье, в котором она была раньше. Я понятия не имею, что она ищет, и не утруждаю себя вопросом, но что бы это ни было, она, похоже, кивает сама себе, прежде чем подойти ко мне.
Она останавливается по другую сторону двуспальной кровати, вертя что-то в руках, расправляет плечи и нежно улыбается. — Я чувствую, что ты не хочешь говорить прямо сейчас, дорогая, и это нормально. Я никогда не собираюсь подталкивать тебя говорить о чем-либо или делать что-либо, что доставляет тебе дискомфорт, — заявляет она, приводя меня в адское замешательство, поскольку я остаюсь прикованной к месту. — Но это двадцатиминутное предупреждение о том, что еда будет готова, и я готова поспорить на свою милую задницу, что ты пойдешь туда, чтобы поесть со мной. Понимаешь?
Эта женщина каким-то образом становится моим криптонитом, потому что я ловлю себя на желании повиноваться ей, но я также вспоминаю, кто еще здесь живет, кому принадлежит этот дом, и пренебрежительно машу рукой. — Спасибо, Нонна, но…
— Никаких "но". Они ушли. Мы будем только вдвоем. Эти придурки могут разобраться сами, сегодня они не моя проблема. — Правда так и вертится у нее на языке, и это заставляет меня улыбнуться, несмотря на мою неуверенность, и, прежде чем я осознаю это, я соглашаюсь.
— Хорошо. Двадцати минут мне хватит, чтобы привести в порядок волосы.
Ее улыбка становится шире, когда она бросает предмет, который держит в руке, на кровать, прежде чем повернуться и направиться к двери. Я хмуро смотрю на то, что она только что оставила, но мне требуется всего доля секунды, чтобы понять, что это зарядное устройство
