Я начала плакать. Складывала Илюше с собой в пакет декоративный заварничек, блины, варенье и плакала. Не могла остановиться и успокоиться. Странно, но Илюша, казалось, даже не заметил моих слез. Он взял заварник, прижал его к груди и замер. «Я тебя люблю, – сказал мне мальчик. – Почти так же, как маму. Только маму я почти уже совсем не помню, а тебя мне надо выучить. Только я не знаю как». «Надо нам почаще чай пить вместе», – предложила я. Илюша молчал. «О чем ты задумался?» – спросила я. «А мама не обидится?» – «На что?» – не поняла я. «Что я ее забыл и так быстро вас полюбил? Папа говорил, что она нас видит и следит, чтобы я ничего плохого не сделал. А если сделаю, то она меня накажет. Я не верю. А вы?» – Он поднял на меня глаза. «И я не верю! Мама тебя не накажет, потому что очень любит. И ты ее не забыл».
И тогда Илюша заплакал, – продолжала Анжела. – Он прижался ко мне, открыл рот и затрясся плечиками. И плакал так страшно, горько и… без звука. Одними глазами и плечами. Знаешь, я ведь именно тогда решила, что своих детей у меня не будет. Чтобы не видеть, как они плачут. Я бы не выдержала. Умерла.
Я жила на два дома – бегала через лестничную клетку. Кормила Илюшку после школы, учила с ним уроки по вечерам, играла в шашки. Ну и так получилось, вроде как само собой… Мы сошлись с Николаем, его отцом. Есть такая народная мудрость – мужчины любят детей через женщину. Если женщина – любимая, то и ребенок будет любимый, а если нет – то нет. А кровь – не кровь, родной – не родной, не имеет значения. Так вот, я Николая через Илюшку полюбила. Он был нормальный, хороший… только слабый. Его куда повели, он туда и пошел… Бесхребетный совсем. Он ведь талантливый был, но как бы это сказать… Обиженный на всех сразу. Считал, что достоин большего. Что его не ценят, не любят. Вечно недовольный, все время с претензиями. Даже работу поменял – шило на мыло. Это я потом уже думала много о нем, а тогда, я сейчас вспоминаю, мы ведь с ним даже не разговаривали толком. Пришел, поел, лег, встал. Жили и жили. Не чужие, но и не родные. Год прошел как один день. Я и не заметила. Как во сне каком-то дурном. Очнулась я, когда Наина, мать Илюшки, появилась.
– Она ведь умерла, – подала голос Татьяна. Все это время она слушала Анжелу раскрыв рот и думала, что Дима был прав – она совсем ее не знала, чтобы судить.
– Я тоже так думала. Оказалось, жива. Но не очень здорова.
Наина лежала в психиатрической больнице. Очень редко ее отпускали, решив, что она безопасна для окружающих. В последний раз, когда ее выпустили, она «играла» с маленьким Илюшей в «трупик» – наряжалась во все белое, обильно пудрила лицо, подводила глаза и ложилась на обеденный стол. Складывала руки на груди и прикидывалась мертвой. Лежала так часами. Илюша должен был плакать и укладывать рядом с ней цветы. Мальчик молчал и папе ничего не говорил – от страха.
Николай пришел домой пораньше и увидел все сам – «умершую» жену на столе и плачущего сына. Наина вернулась в психушку. В памяти Илюши остался факт, что мама умерла.
В один из дней я открыла дверь на звонок. Наина вошла как ни в чем не бывало, уверенно прошла в спальню и легла.
«Вы кто?» – спросила я. «Наина», – ответила женщина и уснула.
Я сидела на кухне и почему-то боялась: затылком чувствовала, что женщина – не просто женщина, слишком уж уверенно она держалась, слишком знакомым было ее лицо.
Я даже позвонила Николаю на работу, чего никогда не делала, и попросила приехать. Николай приехал, все объяснил и сказал, что не знает, что делать. Я встала и ушла. Недалеко – через лестничную клетку, в свою квартиру.
Наина сделала все, чтобы я тоже почувствовала себя сумасшедшей. Она, как школьница, звонила в дверь и пряталась. Звонила и шумно дышала в телефонную трубку. Писала на двери «Анжела – дура». Я старалась не обращать внимания, зная, что человек нездоров. Когда же Наина стала приходить «поговорить», стало совсем невыносимо.
«Ты забрала моего мужа. Тебе было мало, и ты забрала сына», – монотонно твердила, глядя в пол, Наина.
Больше всего меня задело то, что Илюшка, неожиданно обретший мать, тут же обо мне забыл – не заходил даже на обед. Не сдержавшись, я подходила к их двери и подслушивала – из квартиры доносился тоненький звонкий голосочек Илюши: «Мамочка, мамочка».
Я ревновала. Безумно. Не Николая – Илюшку. Как-то подкараулила его на лестнице. «Илюш, пойдем, покормлю», – сказала я. Он сильно похудел и оттого казался выше и взрослее. «Спасип, теть Анжел, я не могу, меня мама ждет», – скороговоркой отказался Илюша и начал ковыряться ключом в двери.
Я, увидев этот затылок, любимый, самый дорогой в моей жизни, самый родной, затылок, ради которого я согласилась жить, сорвалась: «Илюш, ты уже большой, должен понимать. Твоя мама болеет, она не может о тебе позаботиться, ты ничего не ешь, так нельзя…»
Я не сказала ничего такого, что могло бы его задеть. Но Илюша вздернул плечиками, повернулся и, едва сдерживая слезы, закричал: «Моя мама – лучшая на свете. Она не больная. Она веселая и хорошая. Не говорите так про мою маму! Вы, вы, вы – никто. И мне никто. И папе – никто. Я к вам больше не приду. Никогда. Никогда! У меня мама есть! Моя родная мама!» Он одним рывком открыл дверь, заскочил и хлопнул с обратной стороны. Я дернулась и только после этого хлопка заплакала.
Наина продолжала терроризировать меня звонками, надписями и прочими «шалостями». Однажды я нашла у себя на коврике перед дверью кошку Маркизу, которая жила в подвале под лестницей – ее подкармливали все жители подъезда. Маркиза лежала в коробке из-под обуви, вся в вате, обложенная засохшими гвоздиками. От кошки, застывшей в оскале, шел трупный запах. Я закричала.
Потом пошла в милицию и рассказала про Маркизу, Илюшку и Наину. Уставший участковый развел руками – он ничего не мог сделать. Нет доказательств, что кошку убила Наина, заявления от мужа не поступало. Я подкараулила на выходе с работы Николая: «Надо что-то делать. Ты же видишь, что ей становится хуже. А вдруг она меня убьет?» Я говорила и понимала, что Николай меня не слышит. Он любил свою странную, сумасшедшую жену. Любил всем сердцем. Он был с ней счастлив и хотел побыть счастливым еще некоторое время.
Я долго бродила по району, гадая, что такого есть в Наине, чего нет во мне. Почему Николай ее так любит, почему Илюшка так быстро и так легко зачеркнул год нашей совместной жизни, когда мне казалось, что все хорошо? Почему Наина убила Маркизу? Как у нее рука поднялась? Такая была замечательная, добрая кошка. И ведь котята остались – надо будет пристроить….
Я вернулась домой поздно и не сразу поняла, что не одна в квартире. Зашла в комнату и привычным жестом включила торшер. Хотела закричать, но сдержалась. В проеме открытого окна стояла Наина – в белой ночнушке, с распущенными волосами. Она стояла, улыбаясь, едва держась за косяк. «Оставь моего мужа и сына, или я выброшусь из окна», – сказала она.
