«Привет, мам. Жаль, что я тебя не застала. Просто хотела сообщить, что жива, и узнать, как твои дела. Здесь десять часов, я бегу с друзьями в кафе. Меня долго не будет, так что не звони. В выходные я обязательно перезвоню. Увидимся через несколько недель. Пока» Потом, спохватившись дочь добавила «Ой, я тебя люблю»
После этого раздался щелчок – Алиса повесила трубку. Автоответчик зафиксировал время звонка. Мэри Стюарт посмотрела на часы и покачала головой жаль, что ее не оказалось дома. Когда Алиса позвонила, в Нью-Йорке было четыре. С тех пор прошло два с половиной часа Мэри Стюарт собиралась к дочери в Париж через три недели, чтобы провести вместе с ней каникулы на юге Франции, а потом в Италии. Она планировала пробыть в Европе две недели – Алиса намеревалась вернуться домой в конце августа, за несколько дней до начала занятий в университете. Дочери не хотелось покидать Европу, и она предупредила, что после учебы вернется в Париж. Пока что Мэри Стюарт не думала об этом – за год, проведенный без Алисы, она извелась от одиночества.
«Мэри Стюарт» – Этот голос принадлежал мужу – Сегодня я не поспею домой к ужину. До семи у меня совещание потом – ужин с клиентами, как я только что узнал. Увидимся в десять-одиннадцать. Извини»
Щелчок. Билл, как водится, лаконичен ограничился самой необходимой информацией Она привыкла – его всегда дожидаются клиенты и он терпеть не может автоответчиков. По его утверждениям, он органически не способен с ними общаться и никогда не оставит ей на автоответчике сообщения личного свойства Иногда жена подшучивала над т м по этому поводу. Раньше таких поводов было гораздо больше, но теперь все в прошлом.
Последний год оказался для них нелегким, Столько неожиданностей, разочарований, даже ударов... Внешне, впрочем, все оставалось по-прежнему, Мэри Стюарт поражалась: как она вообще продолжает жить?! С разбитым вдребезги сердцем варит кофе, покупает простыни, перестилает постели, присутствует на совещаниях. Каждое утро она вставала, умывалась, одевалась, вечером ложилась спать. Когда часть ее существа уже умерла. В былые времена она не понимала, как другие люди переносят подобные удары судьбы. Даже восхищалась их стойкостью, от души им сочувствуя. Что ж, теперь ей ясно: человек просто продолжает жить. Сердце его бьется по-прежнему, он передвигает ноги, произносит слова, дышит. Но внутри у него – пустота.
«Здравствуйте! – Еще один мужской голос, – Звонит Тони Джонс. Ваш видеомагнитофон отремонтирован. Можете забрать его в любое время. Спасибо и до свидания».
Далее последовали сообщения о заседаниях совета и изменении сроков их проведения, о бале в музее – касательно ее участия в подготовительном процессе, от руководительницы группы добровольных помощниц в гарлемском приюте.
Сделав несколько пометок в блокноте, Мэри Стюарт вспомнила, что надо выключить духовку, Билл не придет ужинать... Опять!.. Слишком упорно он работает. Что ж, таков его метод выжить. Она тоже старалась забыться, погружаясь в водоворот собраний и заседаний комитетов.
Мэри Стюарт выключила духовку и решила сварить себе яйца, но не сейчас, потом. Из кухни она направилась к себе. Стены ее спальни бледно-желтые, с золотым оттенком, украшены старыми гравюрами и акварелями, на одной висит старинный вышитый ковер, купленный ею в Англии. В углу – красивый мраморный камин, на каминной полке фотографии детей в серебряных рамках. По обеим сторонам камина – удобные, мягкие кресла; они с Биллом любили посидеть здесь вечером или в выходной с книжкой или газетой. Супруги уже год как не выезжают из города по выходным. Прошлым летом они продали свой дом в Коннектикуте, который стал им не нужен, – дети больше с ними не жили, а Билл постоянно в разъездах.
– В нашей жизни наступил период сужения, – пошутила как-то Мэри Стюарт в разговоре с подругой. – Дети с нами не живут, Билла вечно нет дома, вот мы и уменьшаемся в масштабах. Даже квартира нам теперь великовата. – Впрочем, продать квартиру не хватило бы духу. Как-никак здесь выросли ее дети.
Войдя в спальню, она невольно подняла глаза на фотографии, как всегда, буквально впившись в Них взором. Для нее очень важно по-прежнему видеть здесь детей – в четыре, в пять, в десять, в пятнадцать лет, собаку, которую им завели, когда они были совсем еще малышами, – огромного и дружелюбного бурого Лабрадора по кличке Мусс. До чего же замечательно смотреть на них и вспоминать!..
Как часто в мыслях она возвращалась в прошлое, когда так легко разрешались любые проблемы. Или почти любые. На нее глянула веселая мордашка Тодда. Она увидела его мальчуганом, гонящимся за собакой, вспомнила очень отчетливо его падение в бассейн, когда ему было всего три года, как бесстрашно нырнула за ним прямо в одежде. Тогда она его спасла. Он и Алиса всегда могли надеяться на свою мать. А вот рождественская фотография: они стоят втроем обнявшись, хохочут и дурачатся. Бедняга фотограф умаялся, умоляя их хоть немного побыть серьезными, чтобы он смог сфотографировать...
Тодд вечно распевал дурацкие песенки, вызывавшие у Алисы веселый хохот; даже она и Билл не могли удержаться от смеха. Как хорошо было дурачиться! С ними вообще всегда было хорошо...
Мэри Стюарт отвернулась от фотографий, испытывая нестерпимую муку и в то же время необъяснимое удовлетворение. Эти родные лица на снимках одновременно терзали ей сердце и утоляли ее печаль. Почувствовав комок в горле, Мэри Стюарт поспешила в ванную, где, умыв лицо, сурово посмотрела на себя в зеркало.
«Прекрати!» Она покорно кивнула. Главное – не давать волю чувствам, забыться. А забывшись, она оказывалась в какой-то незнакомой пустынной местности. Здесь ей было тоскливо и невыносимо одиноко. Ей казалось, что и Билл блуждает по той же пустыне, стараясь вырваться из собственного ада. Вот уже более года она пытается его там разыскать, но пока безуспешно...
Она задумалась – не поужинать ли? – но решила, что неголодна. Сняв костюм, натянула розовую тенниску и джинсы. Потом вернулась в свой миниатюрный кабинет, уселась за письменный стол и стала просматривать бумаги. Часы показывали семь, но на улице было еще светло. Ей вдруг захотелось позвонить Биллу. Теперь у них осталось крайне мало тем для разговора, разве что его работа да ее совещания, однако она упорно продолжала ему названивать. Лучше так, чем полное уныние. Как ни тяжко им было последний год, Мэри Стюарт все же не опускала рук, не желая признавать себя побежденной. В выстроенной ею жизненной схеме вообще не было места поражению. Прожив вместе столько лет, они слишком многим друг другу обязаны. Дурная погода – еще не повод покидать судно. Мэри Стюарт скорее пошла бы на дно вместе с кораблем, терпящим бедствие.
