— Когда я заканчивал институт, — перебил Максим, — меня не только завкафедрой, даже ректор уговаривал поступать в аспирантуру и двигать по науке.
— Но в науке мало платят.
— Копейки.
— Тебя это не устраивало.
— Решительно. В детстве я назавидовался пацанам в фирменных джинсах, имевших игровые приставки к телевизору, а потом и компьютеры. У мамы просить десять рублей на проезд в метро и сиротский обед в занюханной столовой мне надоело.
— Но ты ведь говорил, — мягко напомнила Лара, — что в последних классах школы, в институте, работал — вагоны разгружал, в бетонном цехе трудился.
— Все правильно. Поэтому и не захотел свои выдающиеся способности посвятить науке — в дневное время, а по ночам мешки с цементом таскать. Тему: деньги как свобода личности — предлагаю отложить. Вернемся к нашим баранам. Лара, я прошу тебя не торопиться. Давай подумаем несколько дней. Отмени свою встречу с мховым специалистом. Насколько я понял, жениться на тебе он всегда готов. Вот же гад! Тайный воздыхатель! Как я раньше про него не знал!
— Тебя никогда не интересовало мое романтическое прошлое.
— Верно. Своего через край. Лара! Скоропалительные решения часто бывают ошибочными. Нам нужно взять паузу…
— Макс?
— Да?
— Это, — потыкала Лара пальцами в пол, — моя кухня, а не переговорная комната, где ты морочишь голову партнерам, откладываешь договор, чтобы собрать дополнительную информацию и нанести верный удар. Тут не бизнес! Тут нормальная человеческая жизнь. И твои умения переговорщика не проходят. Извини!
— Но ведь ты приготовила для меня ужин, не захлопнула дверь перед носом, не позвонила мне с ультиматумом: не приходи, все кончено!
— Маленькая женская слабость: указать на порог, предварительно накормив любимыми отбивными с картошкой. Уж прости! Хотелось посмотреть на твою физиономию.
— Понравилось?
— Нет. Мама всегда говорила, что мстить неблагородно, что осуществленная месть приносит не радость, а чувство опустошения. Завтра я поеду к маме, скажу, что беременна, что выхожу за Витю Сафонова. Мама с детства его любила и мечтала видеть нас вместе. Мамино сердце, как врачи говорят, может остановиться в любой момент. Я не хочу, чтобы моя мама умерла с сознанием того, что младшая дочь не устроена — ни мужа, ни детей.
— Лара, не плачь!
— Разве я плачу?
— Не плачешь, только слезы по щекам ручьем. Иди ко мне, я их вытру.
Лара рванулась к нему в раскрытые объятия, но, не долетев, точно наткнулась на стеклянную стену. Ушиблась, опомнилась, помотала головой:
— Плакать мне вредно. Где салфетки бумажные? Вечно я забываю их на стол поставить.
— У тебя за спиной, на подоконнике.
— Спасибо за подсказку!
Лара взяла салфетку, вытерла щеки, высморкалась. Скомкала бумажный клочок. Встала, открыла дверцу кухонного столика, за которой находилось мусорное ведро, выбросила комочек.
— Максим, уходи, пожалуйста! — попросила твердо.
— Сядь, пожалуйста!
— Нет, этот разговор затянулся. Выяснять отношения я ненавижу не меньше тебя, а может, и больше.
— Тогда я встану. — Максим поднялся. — Лариса! Я предлагаю тебе руку и сердце! Выходи за меня замуж, расти мою дочь…
— Это сын.
— Не факт. Главное, давай поженимся!
— Сядь!
— Сама сядь! Ты согласна?
— Нет!
Лариса опустилась на стул и обхватила голову руками:
— Тебе не кажется, что все это напоминает спектакль для двух актеров?
— Кажется, — Максим отошел к окну, — и даже знаю автора пьесы. Я предложил тебе пожениться, а ты…
— Отказала.
— Могу я спросить почему?
Он смотрел в темное окно и говорил глухо:
— Почему ты решила, что я отдам моего ребенка ботанику на воспитание? Почему ты не хочешь быть моей женой?
— Потому что мне не нужен супруг, которого я насильно тащу под венец. Потому что ты не любишь детей!
— Да? — развернулся Максим и посмотрел на Лару. — Точно, не люблю, с ними возня бесконечная. Но до сих пор я видел только чужих детей. К собственной дочери питаю совершенно другие чувства.
— Это мальчик.
— Оставим этот спор.
— Ты никогда не хотел детей! Ты презервативы мешками сюда таскал!
— А потом ты сказала, что гондоны отменяются, пьешь-де таблетки гормональные противозачаточные. Врала?
— Врала.
— Зачем?
— Суду не ясно?
— Ясно. Задумала и осуществила.
— Притом не забывай, что взяла одну-единственную твою клетку. Жалко, что ли? У тебя их миллионы. И ничего не требую за использование твоих генов. Дверь открывается легко, тапочки сбросил, ботинки надел и — гуд бай! Вино не забудь.
— Лара, ты меня подлецом считаешь?
— Я тебя не считаю и никогда не считала. Я тебя любила до самозабвения, до забвения элементарной женской гордости.
— И я тебя люблю! Ты — женщина, которая вписывается в мою натуру с точностью до молекулы.
— Прекрасно! Чтобы услышать от него слова любви, надо было забеременеть и показать на дверь. Максим, иди ты к черту! То есть вон из моего дома!
— Ты орешь!
— Ору, имею право.
— Лара?
— Что еще?
— Ты не понимаешь, что делаешь мне страшно больно?
— Разве? — сникла Лара и забормотала: — Я хотела, напротив, чтобы тебе проще…
— Мне проще, когда моя дочь…
— Сын…
— Заткнись! Когда моего ребенка в качестве бонуса во мхи бросают? Ты полагала, что я, пузо набив твоим ужином, сытый и довольный, выслушаю твою информацию о беременности и замужестве с ботаником, жирные губы вытру, салфеточку рядом с тарелкой положу и довольный восвояси уйду?
— Полагала. Хотя про салфетки все время забываю.
— Салфетки — к дьяволу! Как ты можешь любить меня, если держишь за бесчестного негодяя?
— Сердцу не прикажешь.
— Лара! Дура ты дура! Только любимая женщина может ударить по самолюбию так, что самолюбие в пыль разнесет. Но я тебя прощаю. Ты просто ошиблась. Выйдешь за меня замуж?
— Нет.
— Но ведь ты хотела?
— Было.
— А теперь, когда повод в твоей селезенке, когда я умоляю, выкобениваешься?
— Максим, повтори!
— Что повтори?
— Предложение руки и сердца.
Он набрал воздуха в легкие, опустился на одно колено, протянул Ларе руку и притворно пафосно, хотя на самом деле искренне, стыдясь и радуясь своему порыву, произнес:
— Миледи! Окажите мне честь быть вашим мужем.
Лара выдержала паузу и сказала:
— Прекрасно! Тут занавес падает. Спектакль удался, публика рукоплещет. Вставай с колен, еще на поклон выходить. Поклоны отвешивай за моей дверью.
