Дядя Боря наблюдал за мной с улыбкой, переглядывался с Сонькой и время от времени многозначительно хмыкал.
— Я люблю эту квартиру, — заявила я, обойдя все комнаты. — Люблю! — подошла и дядю обняла. — Спасибо.
— Квартира на самом деле отличная, — заявила Сонька, распахивая дверь на балкон. Я подошла и в который раз порадовалась открывшемуся виду. — Церковь вписывается… какое-то благодушие во мне просыпается.
Дядя Боря насмешливо посмотрел на нас и отвернулся.
Мебели в квартире был минимум, зато коробок с моими вещами уйма. И пока дядя пытался отыскать в одной из них посуду, мы с Сонькой занялись обедом. Точнее, занялась я, а подруга издевалась над огурцом, кромсая его на малюсенькие, ни к чему непригодные кусочки. Сунула в рот ломтик и захрустела.
— Я Вовку выгнала, — вдруг заявила она, а я удивлённо посмотрела.
— Опять? Вы же только недавно помирились.
— Надоело, Жень, сколько можно с ним нянчиться? Он только и делает, что на гитаре своей бренчит. Гений доморощенный.
Я усмехнулась.
— Так ты же его за это и полюбила.
— За гениальность?
— За то, что бренчит.
Сонька удручённо кивнула и отложила нож.
— Дура я, да ещё жалостливая. Но теперь всё.
Я махнула на неё рукой.
— Простишь.
— Ничего подобного, — фыркнула подруга. — Я уже и заявление на развод подала, и гитару его в окно выбросила.
Вот тут я натурально ахнула.
— Разбила?
— Да чёрт с ней.
Я сложила порезанные помидоры в глубокую миску, а на подругу в нерешительности посмотрела.
— Сонь, жалко. Он же без тебя пропадёт.
— А я с ним пропаду. Как вижу его, аж тошнит. Пусть катится к своей мамочке, она его за гениальность очень уважает, вот пусть и кормит. А я буду деньги экономить. В конце концов, я тоже такую квартиру хочу. Только без церкви, а то совсем расклеюсь, буду о грехах своих постоянно вспоминать.
— Он будет к тебе таскаться, и ты его всё равно пожалеешь, — не поверила я в чёрствость подруги. Но та лишь мстительно усмехнулась.
— А я квартиру сменю. Нищему, Женька, собраться — только подпоясаться. Вот я и съеду. Между прочим, утром уже Ленке Архангельской звонила, она мне вариант подберёт, чтобы к работе поближе.
Я покачала головой.
— Что-то ты больно торопишься. Влюбилась, что ли?
Сонька насторожилась.
— С чего ты взяла?
— Суетишься больно. И гитару разбила, не пожалела.
— Далась тебе эта гитара…
— Так что, влюбилась? — не отставала я.
Сонька рассерженно фыркнула.
— Мне вот только этого счастья не хватает. От одного дурака никак не избавлюсь, зачем мне ещё один?
— Так ты найди не дурака.
— Найди! — передразнила меня Сонька. — Словно это так просто.
В холодильнике обнаружилась бутылка вина, как оказалось, это Сонька проявила предусмотрительность несколько дней назад и запаслась на случай праздничного обеда или ужина. Дядя Боря ловко выдернул пробку, разлил вино по бокалам и мы выпили за мою счастливую жизнь в новой квартире.
— К этой квартире ещё жениха хорошего, — не к месту вставил дядя Боря, а мы с Сонькой переглянулись и дружно вздохнули. Дядя растерянно посмотрел на нас. — Что это вы вздыхаете?
— А где их взять, женихов хороших? — нараспев протянула Сонька, отворачиваясь к окну. Дядя Боря задержал на ней взгляд, затем хмыкнул и замолчал.
Я тоже молчала, не хотела поддерживать провокационную тему, зная, что ни чем хорошим подобный разговор закончиться не может.
Сонька заметила, что дядя Боря о чём-то призадумался и посоветовала:
— Вы ешьте, Борис Владимирович, ешьте. Нам ещё на работу надо.
— Надо, да? — "огорчилась" я и сочувственно улыбнулась.
Было немножко стыдно, но мне на самом деле не терпелось остаться одной. Не торопясь осмотреть комнаты, а потом выйти на крышу, поставить мольберт и забыть обо всех на свете. Что может быть лучше тишины и покоя?
Несколько часов пролетели совершенно незаметно, только иногда я отвлекалась на шум машин внизу, поглядывала с крыши на обычную уличную жизнь, на людей, улыбалась неизвестно чему и возвращалась к мольберту. А когда зазвонил телефон, даже расстроилась немного. Солнце как раз затронуло купола церкви, красиво было невероятно, глаз не оторвёшь, а тут звонок, который разрушил очарование. Правда, расстраивалась я недолго. Вернулась с трубкой на крышу и решила похвастаться:
— Дима, ты не представляешь, какая красота!
Лёгкий смешок, а потом самый волнующий голос на свете поинтересовался:
— Ты уже вернулась?
— Вернулась, сегодня. А ты? — вышло более взволнованно, чем было необходимо, но что я могла с собой поделать? — Ты вернулся?
— Приеду через пару дней. Очень по тебе соскучился.
Я закрыла глаза.
— И я по тебе. Две недели не виделись, сумасшествие какое-то.
— Расскажи мне, как у тебя дела.
— Всё хорошо, Димочка, правда. Отдохнула прекрасно, там такая природа, я целыми днями рисовала.
— Прекрасно. Как вернусь, будем открывать новую выставку, надеюсь, ты готова.
— В этот раз готова, — заверила я. — А почему ты не спрашиваешь меня про квартиру?
Дима рассмеялся.
— Спрашиваю. Как твоя квартира?
— Просто замечательно! Сонька постаралась, всё сделали, как я хотела. Кухня большая, три комнаты, а вид… Дима, тут такая крыша, и старый город, как на ладони. Это моя мечта!
— Я очень за тебя рад, — добавил он. — Борис Владимирович наверняка постарался.
— При чём здесь это? — перебила я. — Я хочу, чтобы тебе понравилось.
— Я же знаю твой вкус. Мне обязательно понравится, милая. Не переживай.
Солнечный свет, отливающий от церковных куполов, перестал меня занимать.
— Дима, когда ты вернёшься?
— Через два-три дня. Не грусти, скоро я буду с тобой.
Я разглядывала набросок на мольберте, собираясь с силами. Запретила себе страдать, и бодрым голосом продолжила:
— Это даже хорошо. В квартире совершенно нет мебели, а к твоему приезду я…
В трубке послышался женский голос, Диме снова стало не до меня, а я только бормотала, не желая останавливаться и задумываться о том, что у него есть дела и поважнее моих разговоров. Ему снова не до меня…
— К твоему приезду я обставлю квартиру, и тебе обязательно понравится…
Он не слушал и я замолчала. Отвела трубку от уха и потёрла лоб, болезненно морщась. Глядела вдаль, на неровные, зачастую тусклые крыши частных домов, и только дышала глубоко, пытаясь справиться со слезами. К тому моменту, как он вернётся к разговору, мне надлежало справиться с собой, чтобы в голосе не дрожали невыплаканные слёзы. Устраивать истерики не в моём амплуа, Дима это знал, и когда я порой всё-таки срывалась, он расстраивался. А я потом чувствовала себя виноватой. У него и так проблем много, он старается уделять мне каждую свободную секунду, а я всё равно нахожу к чему придраться.
