Он женился на ней, потому что ее родители не хотели, чтобы у нее был внебрачный ребенок. Когда они узнали, что их единственная обожаемая дочь завела роман с отвратительным Оливером Доббсом и фактически живет с ним, весь их аккуратный упорядоченный мирок рассыпался как карточный домик. Миссис Арчер слегла от нервного потрясения, а мистер Арчер, вспомнив недолгие годы, проведенные в армии, выпрямив спину и поправив галстук, пригласил Оливера пообедать в своем клубе в Лондоне.
Оливер, на которого состоявшийся между ними разговор не произвел никакого впечатления, впоследствии описал его совершенно беспристрастно, как сторонний наблюдатель. Даже тогда их беседа казалась ему нереальной, как сцена из старомодного романа.
Жаннетт — наша единственная дочь, начал издалека мистер Арчер. С ней связаны большие надежды. Конечно, не может быть и речи о взаимных упреках, да и не стоит сожалеть о том, что уже произошло. Это для него совершенно очевидно. Он знает, что Оливер из хорошей семьи, учился в престижной школе, и потому какой смысл ему работать в лавке, где торгуют жареной рыбой с картошкой?
Оливер возразил ему, что смысл в этом есть и заключается в том, что он писатель, а эта необременительная работа дает ему возможность заработать на жизнь, чтобы заниматься писательским трудом.
Мистер Арчер снова прокашлялся и завел речь о родителях Оливера. Оливер сказал мистеру Арчеру, что его родители живут в Дорсете и еле сводят концы с концами. Кроме того, они не могут простить его за непослушание. Они всегда жили на скромную пенсию военнослужащего и отказывали себе во всем, чтобы наскрести денег на обучение сына в престижной школе. Когда в 17 лет он ее окончил, они пытались уговорить его заняться каким-нибудь разумным, надежным делом. Например, пойти служить в армию, во флот, стать дипломированным бухгалтером высшей категории, банкиром, юристом. Но он хотел быть только писателем и, по существу, им уже был. Его решение обернулось для них горьким разочарованием. Потерпев поражение, они, что называется, умыли руки, отвернулись от сына, оставив его без гроша в кармане, и упорно не желали больше поддерживать с ним отношения.
На этом тема о родителях Оливера была исчерпана. Тогда мистер Арчер изменил курс и зашел с другой стороны. Любит ли Оливер Жаннетт? Будет ли он ей хорошим мужем?
Оливер ответил, что вряд ли он будет хорошим мужем, поскольку очень беден.
Мистер Арчер прокашлялся в третий и последний раз и перешел к делу. Если Оливер согласится жениться на Жаннетт и стать законным отцом ребенка, мистер Арчер готов позаботиться о, так сказать, материальной стороне дела, чтобы молодые могли жить… гм… хорошо.
Оливер спросил, насколько хорошо? И мистер Арчер уточнил, пристально глядя в глаза Оливера, сидевшего напротив, при этом его нервные пальцы передвигали с места на место бокал, поправляли лежавшие на столе вилки, крошили хлеб. К тому времени, как он закончил свои пояснения, на месте, где стоял его прибор, был хаотический беспорядок, но Оливер понял, что для него все складывается очень неплохо.
Живя в лондонской квартире с Жаннетт и получая ежемесячные поступления на свой банковский счет, он может бросить работу в рыбной лавке и закончить пьесу. У него уже была написана книга, которая все еще находилась у его агента. Но пьеса — это другое дело, ее надо довести до ума, пока она не выела душу как отвратительная раковая опухоль. С ним всегда так. Он никогда не бывает доволен собой, если не живет двойной жизнью. Одна жизнь — реальная, с женщинами, едой, выпивкой и общением с друзьями в пабах; другая жизнь — населенная его персонажами, которые казались более живыми и симпатичными, чем те, с которыми ему приходилось встречаться в реальной жизни. И уж, конечно, более интересными, по его мнению, чем Арчеры.
За обедом в клубе Оливер и мистер Арчер пришли к соглашению, которое потом было скреплено переводными векселями, юридическими бумагами и подписями. Жаннетт и Оливер своевременно вступили в брак, о чем была сделана соответствующая запись в книге актов гражданского состояния, и, похоже, именно это и нужно было Арчерам. Брачный союз просуществовал всего несколько месяцев, и Жаннетт еще до рождения ребенка вернулась в родительский дом. По ее словам, со скукой и одиночеством она еще могла мириться, но терпеть оскорбления и побои было выше ее сил.
Оливер почти не замечал ее отсутствия. Он продолжал жить в ее квартире и спокойно, без помех закончил пьесу. После этого он освободил квартиру, запер дверь, ключ отправил Жаннетт по почте и уехал. Ребенок родился, когда он был в Испании, и там же он прочел в газете недельной давности о гибели жены в авиационной катастрофе в Югославии. Жаннетт к тому времени была для него человеком, когда-то давно встретившимся ему на жизненном пути, и ее гибель не вызвала у него никаких эмоций. Эта женщина осталась в далеком прошлом.
К тому же он заканчивал уже второй роман. Подумав о Жаннетт минут пять, он с облегчением погрузился в мир своих героев, гораздо для него более интересных, которые продолжали жить своей жизнью у него в голове.
Когда Хельга снова сошла вниз, он уже сидел в кухне у окна, спиной к солнцу, с удовольствием потягивая пиво. Дверь отворилась, и она появилась, держа на руках ребенка. Он был больше, чем предполагал Оливер, на нем был красный комбинезон с нагрудником и белый свитер. Волосы у него были рыжеватые с золотистым отливом, как у новеньких пенсов, однако лица не было видно — малыш спрятал его, уткнувшись носом в восхитительную шею Хельги.
Она улыбнулась Оливеру, глядя на него поверх плеча ребенка.
— Он стесняется. Я сказала ему, что у нас гость, и он не хочет на вас смотреть.
Она наклонила голову к малышу.
— Ну же, глупенький, этот дядя хороший. Он будет с нами обедать.
Ребенок недовольно что-то промычал и еще глубже спрятал лицо у нее на груди. Хельга засмеялась, подняла его и посадила в высокий детский стул, чтобы он, наконец, отпустил ее. Наконец, малыш и Оливер посмотрели друг на друга. Томас оказался этаким крепышом с голубыми глазами. Оливеру еще не приходилось общаться с детьми. Никогда. И он сказал:
— Привет.
— Скажи дяде «здравствуйте», Томас, — подсказала Хельга и добавила: — Он не любит разговаривать.
Томас уставился на незнакомого дядю. Одна половина лица у него раскраснелась, наверное, та, что лежала на подушке. От него пахло мылом. Хельга застегнула пластиковый нагрудник сзади на шее, а он, не отрывая глаз, смотрел на Оливера.
Хельга пошла к плите за обедом. Она вынула из духовки пастушью запеканку и брюссельскую капусту. Маленький кусочек запеканки она положила на круглую тарелочку, размяла его вилкой и поставила перед Томасом.
