– Тасюсик, где у нас миски? – между прочим интересовался шеф-повар и тут же получал требуемое.
Таська была на подхвате, как поваренок, очищала корешки, перебирала крупу, мыла и сортировала зелень.
Егор балагурил, травил анекдоты, подкалывал кого-нибудь из святого семейства.
– Бабуль, а что это у тебя на шее? – спрашивал он веселым басом.
– Где? – Яга шарила корявыми, негнущимися пальцами по морщинистой шее, находила нитку речного жемчуга, заплутавшую в кожных складках.
– Надо отвечать: монисты, – издавал короткий смешок Егор.
– Настена! – приставал Егор к дочурке.
– А?
– Хлеб научилась резать?
– Научилась.
– Все. Замуж пора.
– Папа! – возмущенно вопила дочурка.
Драйв, кураж и веселье становились обязательной приправой к основному блюду.
Сегодня на ужин у семейства был плов по-узбекски с гранатовыми зернами. Никаких отступлений от рецептуры Егор не терпел, и за гранатом пришлось метнуться в ближайший продуктовый Настене.
Яге досталась почетная обязанность очистить гранат от кожуры. Барон тоже не бездельничал: носился по кухне, крутился у всех под ногами и без конца попрошайничал – стоял на задних лапах и сучил передними.
Ужин проходил в самой благожелательной обстановке, разговор вертелся вокруг отпуска… Так-так-так…
Егор потер лоб, в голове молнией вспыхнула догадка, тут же подтвержденная бессвязными причитаниями:
– Светка едет, и Наташка едет, а я, как всегда, – никуда. Торчу дома, как сторожевая собака. Сил больше нет.
Егор чертыхнулся.
Наконец-то, наконец-то причина припадка прояснилась.
Светка и Наташка! Лучшие подружки, бывшие одноклассницы, две никчемные, тупоголовые, с точки зрения Егора, вопиющие дуры, одна хлеще другой.
Светка дважды пыталась устроить личную жизнь – оба раза с нулевым счетом, если не считать сына Сеню.
Наташка вообще ни одного дня и даже до обеда замужем не бывала – не сгодилась никому за тридцать пять лет. И это Таськины подружки!
Теперь они, видишь ли, от безделья собрались в тур по Европе на автобусе и вербовали Таську с собой – сбивали с последнего панталыку мать семейства.
– У меня и так никаких радостей в жизни, – продолжала убиваться Таисия, – ты всегда на меня денег жалеешь, всегда. Как себе, так уже кучу машин поменял и еще байк купил. Все тебе мало. А как я попрошу чего-нибудь, так денег нет. Сколько говорю тебе: открой счет на мое имя.
На пассаже об именном счете рыдания вошли в критическую фазу и стали особенно жалостливыми.
Чувствуя себя крайне неуютно, Егор припомнил последний разговор о деньгах. Разговор вышел пренеприятнейший.
Таисия настаивала на том, чтобы он завел ей банковскую карту. Мотивировала Таська свое желание тем, что, если с Егором что-нибудь случится, она останется без средств к существованию.
– Хотя бы миллиона два у меня должно быть, – с очаровательным простодушием заявила дражайшая супруга.
Махровый Таськин цинизм задел Егора за живое. Он-то по своей доверчивости полагал, что, если с ним что-нибудь случится, жена будет безутешна, и никакие деньги не компенсируют ее горе. А вот поди ж ты, ошибся. Вот так живешь-живешь с человеком…
При мысли, что сама Таська додуматься до двух миллионов и именного счета не могла, что ее надоумили две подколодные змеи-подружки, становилось легче, и Егор принял эту версию как рабочую.
Скорее всего, потому он и не отпустил Таську с этими профурами в Европу.
А может, и не потому.
Может, все дело в том, что он не мог себе представить, как это: хозяин-кормилец возвращается домой, а Тасюсика нет. Ерунда какая-то. Зачем? Кому от этого хорошо? Наташке со Светкой? Обойдутся, две овцы. Еще не хватало жертвовать ради бабской (пардон, женской) прихоти собственным комфортом и покоем. В конце концов, он добытчик. И вообще заслуживает уважения.
Если разобраться, Таська напрасно блажит: осенью они вернулись из Греции. Зимой летали в Таиланд. Егор считал, что жена вполне может потерпеть, пока он заработает на следующий отпуск – в Турцию.
– Я не могу больше так, – надрывалась Таська.
– Блин! Как?! – взорвался Егор.
Раздраженный сверх всякой меры, он поскреб щетину и по ошибке щелкнул правой кнопкой мыши.
Тьфу, пропасть! Пасьянс запорол!
Яростно отшвырнул мышку (она с тихим шорохом подпрыгнула и повисла на проводе), отбросил ни в чем не повинный стул и, обиженный на рыдающую жену, вышел на балкон – ему срочно требовалось покурить.
Балкон окутывала какая-то неправдоподобная, первобытная темень.
Узкий серп луны в окружении хоровода звезд не проливал света, проливал свет бледный экран ноутбука – он разбавлял ночь и худо-бедно освещал балкон.
С тяжелым вздохом Егор рухнул в неудобное низкое кресло, понюхал прохладный воздух, в котором уже угадывалось близкое лето, забросил ногу на ногу, пощелкал зажигалкой, прикурил и уставился на звезды.
За семнадцать лет семейной жизни отношение к истерикам жены претерпело ряд изменений.
По молодости Егор трусил и тут же предпринимал какую-нибудь неуклюжую попытку спрятаться от обиженного плача и невнятных выкриков – срочно придумывал дело и сбегал на работу, а случалось, и напивался на почве недоумения.
Потом понял, что приступы жены никак не связаны лично с ним, что это явление вообще объяснить с точки зрения здравого смысла невозможно, скорее по своей природе оно ближе к стихии. Уяснив это, Егор стал относиться к стихии философски: раз нужно, значит, нужно. Нужно урагану «Катрина» обрушиться на Орлеан, он обрушивается. Нужно маленькому ребенку развивать легкие – он кричит. Нужно собаке лаять – она лает.
Нужно женщине выплакать слезы – да ради бога.
Егор так дьявольски уставал на работе, что философ в нем помер естественной смертью, уступив место диктатору.
Усталость же объяснялась тем, что Егор Бинч ушел от прежних партнеров по икорному бизнесу и открыл свое предприятие – «Дары Сахалина».
Ушел культурно, без скандала, без дележа и почти без обид, хотя с тем, как были расписаны роли в фирме, согласен не был.
На самом деле Егор давно хотел уйти от партнеров – этих прилипал-паразитов, но, кажется, только сейчас у него появился реальный шанс.
Все дело было в записной книжке: сейчас записная книжка хранила столько нужных имен, сколько требуется для того, чтобы выйти в свободное плавание. По сути, записная книжка была клиентской базой Егора Бинча.
Если бы такая записная книжка была у него лет десять – пятнадцать назад, скольких унижений и ошибок он сумел бы избежать!
Егор прикурил от старой сигареты, с удовольствием затянулся и отыскал глазами Большую Медведицу.
Да, он стал жестче не только на работе, но и дома – опять-таки, что тут непонятного?
