Машина была пуста. Он знал это точно так же, как знал уже о том, что она сделала.
Он наклонил голову. Откуда-то изнутри поднялась волна сожаления и вырвалась стоном. Вернувшись к гранитному бассейну, он внимательно осмотрел его края. Почему-то здесь сожаление отпустило его. В воздухе не было ни намека на что-то трагическое, темное и тяжелое. Плечо не болело.
Туман плясал над водой под порывами игривого ветерка. Его взгляд привлекло странное, более плотное пятно в причудливых завитках. Он стал следить за ним взглядом, выше и выше по склону, пока не уперся в темную кромку карьера. Именно тогда он увидел одежду.
Вина новой судорогой скрутила внутренности, но не смогла остановить его. Меньше чем через секунду он уже сам карабкался наверх.
Платье он узнал сразу – то самое платье, которое Дженни купила у мисс Джейн, чтобы надеть на танцы в прошлую пятницу. Рядом с аккуратно сложенным платьем лежало белье и разношенные кроссовки, которые верой и правдой служили Дженни в ее долгих ежедневных походах до города и обратно. Отпечатки ее ног были маленькими и изящными, хотя лишь немногие думали о Дженни так, ибо изящество предполагает хрупкость, уязвимость и невинность, которая, наконец, должна вызывать желание защитить. Но никто в Литтл-Фоллз не старался защитить Дженни больше, чем это делал Дэн. И осознание этого теперь будет сопровождать его всю оставшуюся жизнь.
Одинокие следы маленьких ступней были единственными на прибрежной грязи, разглаженной прошедшим дождем. Они вели в одну сторону – к самому краю карьера.
Теперь все кусочки мозаики, не дававшие ему покоя, сложились воедино. Все, что беспокоило его в поведении Дженни в прошедшие месяцы, а особенно в эти последние несколько дней, наконец стало понятным. Как он не догадался раньше? Он должен был догадаться. Однако это означало действовать, а он в этом городе был так же одинок, как и сама Дженни.
Он всмотрелся в воду. Она была спокойна, тиха и непроницаема в своей тишине. Теперь карьер обыщут, но ее тело могло снести ниже по течению бурным потоком после грозы. Такое самоубийство было не первым в Литтл-Фоллз, но ни в одном из случаев найти тело не удалось.
Дэн медленно поднял глаза и обвел взглядом край карьера и кромку леса. Никакого признака человеческого присутствия. Только камни, деревья, мох…
Самоубийство – грех. Он верил в это и не мог полностью оправдать поступок Дженни. Но и обвинять ее он тоже не мог. Она выбрала меньшее из двух зол.
Другое дело – Дарден Клайд. Дэна поразило осознание того, насколько безошибочно Дженни выбрала для отца наказание. Убив себя, она лишила его того, чего он отчаяннее всего хотел. Она оставила его наедине с его личным адом.
Это, по правде сказать, даже радовало Дэна. Он желал мучений Дардену и свободы Дженни. И хотя горевал о ней, но все равно чувствовал какое-то удовлетворение. Наверное, поэтому утихла и боль в плече.
Он глубоко вздохнул, неожиданно ощутив усталость. Его ждала работа. Нужно сообщить о происшествии и вернуться сюда с подмогой для более тщательных поисков. Но только не прямо сейчас. Пока в этом месте царил мир, не слишком согласующийся с тем, что сегодня ночью здесь оборвалась жизнь. Но Дэну очень хотелось думать, что Дженни Клайд наконец нашла здесь по крайней мере свободу, а может, и счастье.
А потом туман приподнялся. Ему померещился далекий проблеск чего-то рыжего. Этого оказалось достаточно, чтобы Дэн сорвался с места. Пока он спускался, он неожиданно ощутил разочарование. Ведь он хотел, чтобы Дженни спаслась, но пока Дарден был здесь, для нее здесь жизни не было.
Дэн преодолел каменистый спуск, где бегом, где почти кувырком, не обращая внимания на ободранные локти. Потом бросился в заросли, туда, где померещился проблеск рыжего. Приблизившись, он замедлил шаги, боясь, что она испугается и бросится бежать. Но Дженни Клайд не пошевелилась. Она скорчилась на траве, спрятав лицо в коленях, а ее рыжие волосы казались неуместно живыми и яркими в контрасте с белой кожей.
На ходу он снял пиджак и, опустившись рядом на колени, укрыл ее и поднял. Не произнося ни слова, он направился к джипу и опустил ее на пассажирское сиденье, устроив так, чтобы ее не было видно снаружи. И завел мотор.
Он поехал прочь от города. Включил печку, когда заметил, что Дженни продолжает дрожать. Она не поднимала головы и не издавала ни звука.
Достигнув места, где вряд ли мог встретиться кто-нибудь из городских и где была хорошая телефонная связь, спустя три минуты он говорил со своим старинным товарищем по колледжу, который с радостью согласился на пару часов оторваться от работы и встретить Дэна на полпути.
Его отец был бы вне себя от злости. «Оказание сопротивления правосудию! – взревел бы он, всегда неукоснительно следовавший букве закона. – Ты вляпался в дерьмо, Дэн, и твой друг тоже. Разве за этим я посылал тебя в колледж?!»
Но отец никогда об этом не узнает. И никто в городе. Карьер прочешут, и русло реки тоже. И придут к заключению, что тело унесло и затащило куда-нибудь под камни течение или какие угодно таинственные силы, правящие карьером.
Причина не имела значения. Только следствие. С практической точки зрения, Дженни Клайд должна быть мертва.
Бостон
Заупокойная служба проходила под темными сводами церкви на бостонской Мальборо-стрит, недалеко от того места, где Корнелиус Ангер жил и работал. Была солнечная июньская среда, и со дня его смерти прошло уже три недели. Таково было его собственное распоряжение. Какие бы церемонии ни проходили до этого, они были слишком скромными и для узкого круга, и Кэйси Эллис туда никто не приглашал.
Она сидела сзади всех и думала, что более благопристойного общества не видела никогда. Никто не шушукался, не перешептывался, не ахал и не всхлипывал. Здесь не было места скорби. Это было профессиональное сборище мужчин и женщин, которые больше привыкли наблюдать, чем быть наблюдаемыми. Здесь были исследователи и врачи, которые собрались, чтобы отдать дань уважения тому, кто был одной из наиболее выдающихся фигур в сфере их деятельности на протяжении последних сорока лет. Число собравшихся свидетельствовало как о долгой жизни этого человека, так и о его выдающихся качествах.
Кэйси могла бы поклясться, что из нескольких сотен собравшихся здесь, не исключая и жены покойного, она одна испытывает эмоциональное потрясение. Ни для кого не было секретом, что знаменитый доктор Ангер поселил свою супругу в премилом домике на северном берегу, где она занималась своими делами, тогда как сам он жил в Бостоне и лишь изредка навещал ее по выходным. Конни ценил свое личное время. Светских сборищ он избегал. У него были коллеги, но не друзья, а о его родственниках, даже если они и имелись, никто никогда не слышал. Детей у них с женой не было.
