— Надеюсь, буду не поздно. Не ужинай без меня, ладно?
Она, наверное, там, в кресле, кивнула, а здесь, в трубку, отрезала «хорошо» и выключила телефон. Обиделась. Да и он тоже — только на сестру. Умеет Лидка все испортить!
Подъезд обшарпанный, а, кажется, еще вчера красили. Почему отец выделил дочери именно эту квартиру, старую, еще бабушкину, а очень просто: он дал зятю место в семейной фирме и возможность заработать на нечто большее самому. Зять же предпочел спустить все заработанное в казино и на шлюх. Его выбор. Жаль, не спустил свою сперму в унитаз. Такие не должны размножаться!
— Дядя Кеша!
Иннокентий только успел сунуть ключи в карман, как попал в плен маленьких ручек.
— Тимка, придушишь, черт такой! Где мать?
Тимофей ткнул пальцем в непонятном направлении. В квартире три комнаты, не ошибешься: через большую комнату в спальню. Так и есть, лежит на кровати, умирает… Пуговица на джинсах расстегнута, а живота не найти даже под лупой!
— Тимоша, покажи дяде, что погреть…
Умирающий лебедь, прямо.
— Сам найду.
Все еще с племяшкой на руках, Иннокентий вернулся на кухню, залез в холодильник, достал макароны, погрел, посыпал сыром и поставил на стол.
— Ешь давай.
А сам бы с удовольствием покурил. Но тут нельзя, на улице тоже будет нельзя… Пора бросить полностью… Но что тогда, начинать пить? Или чего похуже… Все вокруг уверены, что у него железные нервы. Вернее, что ему все по барабану… Жизнь хороша и жить хорошо, а работа сама собой работается. Сестра уж точно так думает, а мать и подавно. Временами, кажется, сам дядя Серёжа придерживается того же мнения. Особенно, когда предлагает съездить туда, проверить то и поговорить с этим… Никто не жалеет его, кроме Моники. А он не жалеет её. Даже в воскресенье!
Тимофей что-то сказал, но Иннокентий не расслышал, зато увидел пустую тарелку.
— Поел? Неси тарелку в раковину. Будь мужиком, — добавил тут же, когда мальчишка хотел улизнуть из кухни. — Мать пожалей!
Тимофей вернулся и, донеся тарелку от стола в целости и сохранности, бросил ее в раковину со всего своего маленького роста, встав на цыпочки. Тарелка, конечно, вдребезги.
— Я сам! — ринулся Иннокентий к племяннику.
Хотя что теперь сам? Только бросить осколки в помойное ведро.
— У тебя совсем с головой плохо? Он же маленький…
Лида стояла в дверях кухни: прилетела на шум или ребёнок успел донести, что его насильно приучают к самостоятельности?
— Понял уже, не дурак.
Ну, добавь, добавь, сестричка, что дурак. Добавь…
Но сестра не совсем дура, сейчас не скажет. Сейчас он ей нужен. Без него сыночек не пойдет в театр. Потом уже выдаст полным списком. Может, даже нынешним вечером. Никита у нее золотой, это брат — козел. Ну так и есть, а что?
— Ты чего небритый?
На замечание сестры Иннокентий машинально потер подбородок: колется.
— Бритва в машине. А я на такси.
Пришлось рассказать и про перстень, чтобы объяснить свою безлошадность.
— Большой лось, а такой глупый, — выдала Лида голосом взрослой, умудренной опытом женщины и повела ребёнка одеваться.
Иннокентий остался в прихожей. Глупый… Станешь тут глупым! В той аварии он выжил чудом. Как говорят: водитель не справился с управлением. Отец был на взводе из-за Никиты… Машина, вылетела на встречку, превратилась в груду металлолома. Кусок железа прошёл мимо глаза сына и застрял в щеке. Зашивали долго. Шрам во всю скулу уже не так заметен, как еще даже год назад, но бороду не отрастить. Растёт теперь на изуродованной щеке как-то куце.
— Дать бритву? — спросила Лида, возникнув в дверном проеме.
— Нет. Из его вещей мне ничего не надо.
Сестра сжала губы. Брат наоборот растянулся свои в улыбке, понимая, что на его счет все записывают. Он тоже многое мог записать на счет ее Никиты — начиная со смерти их отца.
— Ширинку застегни, — Иннокентий из последних сил пытался улыбаться. — Штаны потеряешь.
Лида еще больше надулась. Осунувшаяся, бледная, с полопавшимися в глазах сосудиками. Он не удивится, если муженёк дерёт сейчас другую бабу, а не работает — в воскресенье. Не верит он, что Никита изменился и хранит жене верность. Не верит. И все тут! Лучше быстрее свалить из квартиры, где в воздухе витает ненавистный запах мужского лосьона после бритья.
— Страшный же, — не унималась сестра. — Бармалей! Детей напугаешь…
— А так детям и надо! — уже огрызнулся Иннокентий. — Я в папы не записывался…
Самому хотелось заткнуться, а все как-то не затыкалось. От мысли, что в животе сестры шевелится головастик Никиты, хотелось бежать к унитазу.
— Куда тебе в папы… — без злобы, с грустью, очень тихо сказала ему сестра. — Сам в сыночках ходишь у своей Моники. Не противно со старой бабой спать?
— Со старой? Да она тебя на пять лет всего старше.
— А тебя на девять…
— И что? — Иннокентий терпеть не мог обсуждать с сестрой свою женщину. — Тебя-то это каким местом трогает?
— А вот этим, — Лида ткнула рукой с обручальным кольцом себя в грудь. — Мне тебя жалко.
У Иннокентия тоже зачесалось в области сердца — была же симпатичная девка. Не красавица, да, но с таким папочкой могла не хватать себе такое чмо, как Никита. Он ему с первого взгляда не понравился: слизняк с тусклыми прищуренными глазенками, но сестру как подменили — никого не видела, никого не слышала. Прямо по тексту песни, «, а он мне нравится, нравится, нравится, и это все, что я могу сказать в ответ…»
— Вот не надо только меня жалеть, не надо…
— Да ты просто боишься нормальных отношений, — наступала на брата Лида. — Вот и выбрал ту, кто на задних лапках перед тобой ходить будет, потому что никому уже не нужна…
— Лида, еще слово про Монику, и ты сама пойдешь в театр, поняла?
— Да к черту этот театр! — Лида подошла к брату вплотную, точно маленький ребенок мог понять смысл их перебранки. — Ты представляешь, что будет, когда мать узнает, сколько твоей девушке лет?
Она специально растянула слово «девушка», и Иннокентий ей подыграл, ответил в том же клоунском тоне:
— А интересно, кто ей это скажет?
Затем выпрямился и заложил руки за спину.
— Вот стукнет мне пятьдесят, отращу пивной животик и заведу себе восемнадцатилетнюю любовницу. А пока буду ходить к взрослой тетеньке. Ребёнок готов? Где билеты?
— Билеты на месте оплачивать надо. Бронь на мое имя. У тебя рубли есть?
— На билеты хватит. Такси оплачу по карте. Давай адрес.
В театр с чужим ребенком. Отличный же выходной получился. Лучше и не придумаешь! Надо хотя бы кофе с ликером по дороге выпить, если курить нельзя…
4 Мышки очень любят сыр
И все-таки кофе по-ирландски не помог. Заглушив противный скрежет внутреннего голоса шуршанием пачки сигарет, Иннокентий подтолкнул племянника к детской площадке во дворе дома, где расположился детский театр, и отошёл к кустам, чтобы закурить. Из-за чего он больше нервничал: сорванных воскресных планов или беременности сестры? Из-за последнего и того факта, что остальных родственников все устраивало: мать даже радовалась, что дочка не останется одна. Ну что за бабская дурь, Хаяма бы почитала, а этот Никита хуже, чем «с кем попало!»
— Мужчина, вы б подальше отошли. Ваш же ребёнок тоже здесь гуляет…
Иннокентий даже не стал смотреть, от кого прилетела резонная претензия, и просто сошёл с бордюра на дорогу. Молодым человеком небритый он действительно не выглядел, но и ребёнком себя с Моникой в свои двадцать семь не чувствовал совсем. Впрочем, как и мужчиной. Отношения скатились к чистой физиологии. Во всяком случае, он так чувствовал последнее время, почти перестав обсуждать с Моникой свой внутренний мир. Он и раньше не часто оставался у неё после секса: окраина, утром хрена лысого доберёшься в центр без пробок, да и душ он предпочитал свой и все никак не решался предложить Монике оплатить ремонт ванной… Деньги каждый держал при себе, чтобы те не мешали отношениям. Только в ресторане он оплачивал счет сам. Вот так и жили… Но не в субботу.
