Внутренне поежившись, отворачиваюсь от него в смятении и заполняю кофеварку водой и кофейным порошком. Это ранчо — его отчий дом. Конечно, на чужбине он все время скучал по этому дому, надеясь увидеть его однажды. Я, наверное, не могу представить, что для него значит осознание того, что он потерял свой дом.
— Мне жаль, правда, но теперь это мой дом, и у меня ничего нет, кроме этого ранчо.
— Я просто не знаю, куда идти.
Лиам бросает на меня такой грустный, измученный взгляд, что заставляет меня внутренне разбиться на осколки. У меня в дверях стоит этот мужчина, солдат, который пережил кошмар и просто стремился домой, чтобы потом понять, что его кошмар еще не закончился. Что мне делать? Я ставлю на стол перед ним чашку кофе, наливаю и себе тоже. Какое это имеет значение, что уже слишком поздно для кофе? Я в любом случае не смогу заснуть.
— Вы можете остаться пока сегодня вечером, а потом посмотрим, — предлагаю я.
— Спасибо, но думаю, что это не очень хорошая идея. — он обхватывает чашку своими большими, на вид шершавыми ладонями и с тоской смотрит на меня. — Предложение хорошее, но я не могу его принять.
И наверное, лучше, что он не хочет принимать предложение, но меня грызет совесть. Я не могу выгнать его за дверь. В конце этого коридора есть комната, и это его комната. Его вещи висят в шкафах, потому что у меня не было времени их убрать. Честно говоря, у меня просто не хватило смелости сделать это, потому что я любила Роуз так сильно, словно она была моей бабушкой, а у нее не хватило бы духа выбросить вещи. Она всегда верила, что Лиам однажды вернется домой. И он вернулся. К сожалению, бедной Роуз не суждено было до этого дожить.
— Вы останетесь, — коротко говорю я. — Ваши вещи все еще там. Это Ваша комната.
Он смотрит на меня с удивлением. Эти яркие небесно-голубые глаза, темные, гладкие, немного отросшие волосы и тень щетины делают его очень привлекательным мужчиной с квадратным подбородком с ямочкой и полными губами. Губами, которые он сейчас сжимает в жесткую линию. По нему видно, что он много страдал. Под глазами залегли темные тени, его щеки слегка впали, а уголки глаз усеяны глубокими морщинками, которые заставляют его выглядеть старше, чем он есть, если он действительно был одноклассником Марка.
— Все еще здесь? — ошеломленно спрашивает он, и голубизна его глаз затуманивается от накатившихся слез.
Я киваю и кладу ладонь на его руку.
— Допивайте свой кофе и оставайтесь. Джордж будет счастлив.
— Джордж, — говорит он с улыбкой, его нижняя губа подрагивает, и пальцы дрожат под моими. Мне приходится проглотить слезы, которые хотят выплеснуться из глаз из-за сильной волны сочувствия, что накатывает на меня.
Я могу представить, что возвращение домой после столь долгого отсутствия сжимает его грудь словно стальной обруч. После всего, через что он прошел. Я, вероятно, не могу даже приблизительно себе представить, какими ужасными для него были последние пять лет в плену у террористов. Новости в интернете были полны повествований о его чудесном возвращении домой. Измученный мужчина со слишком длинными, выгоревшими волосами, густой бородой и усталым взглядом. И хотя бороду он сбрил, его волосы подстрижены, и вид не такой измученный, я все еще вижу в его глазах боль, которую показывали его многочисленные фотографии.
— Да, он все еще здесь, — говорю я, пытаясь ободряюще улыбнуться. Каждая клеточка моего тела хочет дать этому мужчине столько утешения, сколько можно только пожертвовать. — Не знаю, всегда ли он был таким же сварливым, как сейчас. Но, он все еще здесь, — объясняю я и судорожно вздыхаю.
Лиам испытывающе смотрит на меня, затем уголок его рта дергается в улыбке.
— Джордж всегда был таким. Особенно, когда нужно было собирать урожай бабушкиных яблок.
— Сейчас мы собираем только то, что нам нужно для себя. Это касается и вишни, и ягод. Я продала часть фермы. Здесь только Джордж и я.
Лиам задумчиво кивает.
— Я слышал об этом. Возможно, это было лучшее для Вас и Джорджа.
— Да, — смеюсь я, — иначе Джордж оторвал бы мне голову. Скот продала сама Роуз несколько лет назад.
— Вы знали ее?
— Она была моей подругой. Мы нуждались друг в друге, это нас объединяло.
Лиам пьет кофе, затем оглядывает кухню.
— Здесь все еще выглядит так, как будто она только что готовила. Почему она нуждалась в Вашей поддержке?
Я нервно осматриваюсь.
— Я недавно готовила. Еще кое-что есть, если хотите.
— Нет, я слишком устал. Спасибо. — Он качает головой и взволнованно спрашивает: — Почему Роуз нуждалась в Вас? Она чувствовала себя плохо?
Мое сердце немного сжимается, на самом деле я не хочу ничего рассказывать, что еще больше его расстроит. Но лгать ему не могу.
— Она скучала по Вам и каждый день ждала. Не было дня, чтобы она усомнилась, что Вы живы.
— Как она умерла?
— Давайте поговорим об этом в другой раз, — говорю я не из жалости к нему, а скорее потому, что мне не нравится вспоминать о самых тяжелых месяцах в моей жизни.
— Давайте поговорим об этом сейчас, — настаивает он, мрачно глядя на меня.
— У нее был рак, — выдавливаю я после глубокого вдоха, который мне нужен, чтобы найти в себе силы говорить о том, что все еще причиняет мне боль.
Лиам сглатывает, отводит глаза, затем плотно сжимает губы и глубоко вдыхает.
— Она всегда хотела умереть и быть похороненной здесь, на ферме. Рядом с дедушкой.
— Да. Я ухаживала за ней, она заснула здесь.
— Спасибо, — говорит он, опустив глаза. — Я должен был быть здесь.
Я нервно втягиваю воздух и кладу ладонь на его руку.
— Это не Ваша вина.
— Моя, она не хотела, чтобы я уходил, но я все равно ушел. — Выражение его лица сурово, когда он говорит это, в то же время виновато глядя в сторону.
Нужно что-то сказать, чтобы он не чувствовал той вины, что давит на его, почти ощутимо потрескивая в воздухе. Но что сказать? Я не могу придумать ничего подходящего. Я не очень хороша в таких вещах. Я знаю, как испечь яблочный пирог, как приготовить хорошее варенье и еще лучшее гумбо. Но понятия не имею, как найти нужные слова в подобные моменты. Я никогда не знала этого.
— Она всегда гордилась Вами и рассказывала о Вас только хорошее. Вы были для нее героем.
Лиам пренебрежительно усмехается, затем качает головой.
— Она ненавидела то, что я ушел.
— Потому что она боялась, но она гордилась, — продолжаю настаивать я.
Лиам смотрит на меня, его взгляд останавливается на моем лице, словно ища доказательства лжи в нем, но ее нет, потому что Роуз всегда с гордостью рассказывала о своем внуке.
— Моя комната? — спрашивает он. — Я могу спать и в гостиной.
— Нет нужды, все Ваши вещи на месте.
Лиам
— Втяни свою гребаную башку, — грохочет голос сержанта Бекса сквозь тьму. Это чудо, что я в принципе понимаю, что он орет. Повсюду взрываются гранаты, свистят пули, звучат автоматные очереди.
Это засада, «Аль-Каида» поджидала нас, и сержанту давно ясно, что нам отсюда не выбраться. Вертолет CH-47 «Чинук» высадил нас прямо в осиное гнездо, а затем под огнем противника рухнул недалеко от нашей нынешней позиции.
Я прислоняюсь к валуну за спиной и бросаю взгляд на Чарльза, который смотрит на меня со знанием того, что мы здесь умрем. Мы определенно не возьмем Такур-Гар, чтобы закрепиться на высоте. Рядом с моим ботинком, разбрасывая грязь, в землю врезается пуля. Я подтягиваю ногу и сильнее прижимаюсь к камню, который недостаточно велик, чтобы скрыть меня и Чарли.
Толкаю прибор ночного видения со лба обратно на нос и осматриваюсь, чтобы установить местонахождение остальной части отряда. Сержант лежит за небольшим холмом позади нас вместе с Томом. Дэвис прячется справа от нас за деревом. Я не вижу других, только Хенсона, который лежит слева от нас в собственной крови, несколько пуль изрешетили его тело. Джон тоже мертв, но я не могу его найти, он где-то в нескольких метрах справа от нас. Оттуда Блэк несколько минут назад сообщил, что Джон мертв, и он один лежит в тени скалы. И Миллер лежит прямо перед нами, если я подниму голову над валуном, то увижу его. Его ранили в грудь. Когда становится тихо, я слышу его стоны.
