что здесь я буду в большей безопасности, чем дома?
Надеюсь, теперь, увидев ректора, она передумает и заберет меня обратно.
— Где моя мама?
Я не могу остаться здесь, просто не могу!
Я готова упасть перед ней на колени, лишь бы вернуться обратно. Но что-то подсказывало мне, что ректор не должен видеть мой страх или слабость.
Руки дрожали, и я нелепо цеплялась за полы пиджака, чтобы скрыть трясучку. Это нервное, или холод? Но я надеюсь, что не страх.
— Сейчас мы вернемся к ней, — он не терял самообладания ни секунды, зато тщательно ощупал меня глазами, отчего дрожь в теле усилилась, а соски бесстыже выделились под топиком.
Я поспешно соединила полы пиджака, скрываясь от его взгляда. Но подозреваю, моя реакция на него не осталась незамеченной.
— Можно звать меня Катей, — сообщила я. — Меня сюда отвел ваш помощник. Но я буду даже рада вернуться домой.
Я наклонилась, выдвигая у чемодана ручку, чтобы откатить его обратно к выходу из академии.
— Разумеется, — он перехватил у меня ручку чемодана, соприкоснувшись с моими ледяными пальцами.
Я вздрогнула и отдернула руку. Все же я замерзла, а ректор был неприлично горячим. По другому объяснить собственную реакцию трудно. Взрослые мужчины никогда не были моей слабостью.
Сколько ему? Лет сорок? Пятьдесят?
Я снова просканировала глазами его крепкую фигуру, модную прическу и стильную щетину, за которой ректор явно ухаживал каждое утро, подправляя триммером. В волосах ни одного седого волоска… Все же ему еще нет сорока. Но для меня он все равно старый.
— Но ваши вещи пусть подождут вас здесь.
— Долго ждать придется, — на автомате выпалила я, еще не осознав смысл его реплики.
А! Так он намекает, что я еще раз встречусь с мамой, но не вернусь домой? Ну, это мы еще посмотрим.
— Я не знаю ваших порядком, мне будет спокойнее, если мои вещи будут при мне.
Я улыбнулась, усиливая хватку на ручке чемодана. Он никак не отреагировал, потом просто сложил ручку, что мне пришлось отдернуть пальцы, чтобы их не защемить.
— Здесь никто не возьмет чужое без гарантированного наказания. А наказания наши студенты не любят.
Меня окатило холодом от нарастающего страха.
— Здесь есть наказания?
— Конечно. За незначительные проступки студентов запирают в комнатах. За массовые нарушения могут включать ранний комендантский час. И конечно никто не отменяет ручной труд или социальную изоляцию. В крайних случаях и при особых обстоятельствах применяются другие наказания. Но я надеюсь, ты не будешь знакомиться с полным их перечнем. Твоя мать подписала все необходимые бумаги.
Его низкий, бархатистый голос пробрал меня до озноба.
— На что вы намекаете? — у меня пересохло во рту. — Вы имеете в виду насилие?
— Ты узнаешь об этом, если будешь нарушать правила, разумеется.
— А мама... Мама об этом знает?! — я не могла поверить.
— Разумеется. Ведь твоя мать читает документы, прежде чем ставить под ними подпись? Делай, как тебе говорят, и тогда твое обучение будет безболезненным.
— Но это противозаконно!
— Так же как и колоться наркотиками, напиваться дешевым алкоголем, ездить пьяной за рулем, вступать в случайные незащищенные связи...
Его рука опустилась на бедро, привлекая мое внимание к движению его пальцев. Одному богу известно, что означал этот жест потирания указательного о большой, но это заставило меня задуматься, не борется ли ректор с порывом задушить меня.
Он думает, что я веду себя как последняя шлюха? Распутница? Наркоманка? Что ему вообще рассказали обо мне? И насколько это соотносится с правдой?
— Если я вернусь с синяками домой, папа сравняет вашу психушку с землей, — прошипела я сквозь зубы.
— Когда он увидит тебя снова, от синяков не останется и следа. У нас работает очень квалифицированный медперсонал.
— Что вы имеете в виду? Мы с ним будем видеться каждую неделю. Мне сказали, родители в академии навещают студентов по выходным и…
— Не в этот раз. Это твое первое наказание. Я разрешу родителям приехать к тебе на каникулы, после удовлетворительного отчета по успеваемости и поведению, но не ранее этого.
— Что?! — меня как будто ледяной водой окатило. — Вы серьезно? Я не нуждаюсь ни в лечении, ни в дрессировке! Что меня здесь ждет?!
— Большинство студентов поступают к нас всего на один курс. Но некоторым наша программа может помочь только за два, а то и три курса, — ответил Шереметьев.
Богатый, глубокий и выразительный голос заставил меня сжаться.
— Завтра ты пройдешь серию тестов на способности. Как только я узнаю твой академический уровень, я определю расписание занятий. Но если там окажутся проблемы…
— У меня нет проблем! — перебила я его. — У меня отличные оценки! Я лучшая по всем предметам!
— В вашем университете? Возможно, — его снисходительный тон порядком разозлил меня. — Но учебный план в нашей Академии несравним с другими. Я буду работать с тобой для коррекции поведения.
— В моем поведении нет ничего плохого! — уже сквозь зубы выдавила я.
Шереметьев еле заметно хмыкнул. И я не уловила ни капли сострадания в его холодных глазах. Они обещали невыносимые правила и… что-то еще.
Я замерла от еще одного схожего взгляда. Обернулась и увидела в глубине коридора старика в рясе.
— У вас что, и священник есть?!
— Только для тех, кто сам ищет веры.
— Я хочу видеть маму. Пусть отправит меня в любое другое место. Здесь я не останусь. Среди наркоманов, шлюх...
— Тебе самое место, — прервал меня на середине фразы ректор. И он не шутил! — Здесь помогут им и тебе. Здесь некого будет стесняться и не нужно будет стыдиться своей прошлой жизни. Только здесь ты можешь быть самой собой. Ты будешь среди таких же парней и девушек, которые оступились...
— Нет! — я выплюнула это слово, как последнюю каплю, переполнившую терпение.
Что ему про меня наговорили? Кто? Неужели мама думает, что я плохо себя вела? Она понятия не имеет, как я могу плохо себя вести.
Надеюсь, тут плохих девочек выгоняют!
Я поклялась сделать все, что в моих силах, чтобы меня исключили. Я перетрахаю всех парней, которых здесь найду. Мама сильно пожалеет, если не заберет меня отсюда.
— Ты уже идешь по тонкому льду, — ректор словно прочитал мои мысли,
