Они-то мне и рассказали об Арише, об их неземной любви и об одной глупой ошибке, которая развела их буквально на разные континенты. Я тогда расстроилась, порывалась поговорить об этом с Антоном, но так и не решила и он никогда не поднимал эту тему. И вот без малого три года — в одной фирме, в одной приятельской компании, в одной постели.
И да, за это время, проведенное с ним, я влюбилась, привязалась, прикипела к нему. А теперь меня отодрали, с кровью, с мясом и выкинули, как ненужный довесок. Как аппендикс — вроде нужен, но и если удалить жить можно.
В общем, мне было после чего собирать себя в воскресенье.
В понедельник мне приходилось практически заставлять себя делать каждое действие — вставать, приводить себя в порядок, идти на работу. Ощущение, что именно на выходных я впахивала, как никогда, а сейчас еще и на работу заставляют идти. И уже подходя к своему отделу понимала — мне не удалось себя собрать в кучку, я все такая же разбитая и не собранная.
— Доброе утро, — пришлось натянуть на себя маску невозмутимости. Но то, что все в отделе были в шоке, это точно — просто представьте человека, который всегда приходил на работу первый, сегодня пришел последним, да еще и опоздал к началу рабочего дня. Минут на десять, но все же… да и то что мой внешний вид был не ахти, женская часть коллектива по любому отметила — как бы не старалась, от вида побитой собаки избавиться на все сто процентов не удалось.
Заказы обрабатывала на автомате — подтвердить, разослать, отпечатать, раздать, проконтролировать. И будто все это происходило не со мной, а я где-то там дома, завернувшись в мягкий плед, с кружкой горячего чая в руках, сопереживаю героине на экране, а за окном снег и ветер завывает…
Вот только эта героиня — я и происходит все это со мной. А в субботу стало окончательно понятно, что Антон уже совсем не мой.
От этого и взгляды, которые он бросал на меня сегодня, не приносили уже никакой радости. Еще пару дней назад я бы прыгала от счастья, что он вновь обращает на меня такое пристальное внимание, но… очки розовые разбились и теперь я точно вижу в этом взгляде злобу и невысказанные претензии.
Отдел опустел буквально за тридцать секунд с начала обеда, и это не метафора, потому что любой уважающий себя сотрудник, готовиться к выходу на обед, как минимум за полчаса до… остается только схватить уже полностью готовые вещи и выйти — меньше минуты от самого дальнего стола в отделе до двери выхода. По крайней мере у нас так.
С вымученной улыбкой проводила наш маленький гудящий рой глазами, отказавшись составить компанию и опустила уже порядком уставшие глаза обратно в монитор.
Мне обед точно не светит, максимум ужин, и то поздний, с сегодняшней моей рассеянностью не успела обработать и половины заказов. Хотя до этого времени, чтобы уложиться и уйти с работы вовремя, нужно обработать, как минимум, шестьдесят пять процентов нормы (всем отделом в свое время высчитывали), я же обычно успеваю обработать все восемьдесят пять, поэтому и выполнение у меня всегда сверх нормы, как и у половины отдела.
— Ты почему сегодня опоздала? — как только закрылась дверь за последним отправившимся на обед, ко мне подошел Антон. Встал с другой стороны стола и подался вперед, уперевшись сжатыми кулаками в стол по бокам от монитора.
Как всегда безупречен — аккуратный ежик стрижки, идеально отутюженные брюки, рубашка, расстегнутая на две верхние пуговицы, в разрезе которой поблескивает цепочка с массивным крестом, ровно закатанные до локтя рукава, открывающие взгляду сильные руки с стильными часами на левой, только зеленые глаза опасно сверкают, выдавая злость. И что-то мне кажется, что это совершенно не из-за десятиминутного опоздания.
— А тебе не все ли равно? — вскинула на него взгляд поверх компьютерных очков. Морально я была вымотана, но показать свои чувства и то, насколько неприятен мне тон его разговора не могла.
— Я отвечаю за этот отдел, — чеканя каждое слово, процедил Антон.
— Как и я, — парировала спокойно, откинувшись в кресле. Поработать он мне все равно не даст, — Насколько я помню, за опоздания мы отчитываемся перед шефом, но никак не перед тобой. Что-то еще хотел? — спросила, когда поняла, что даже после нашего “содержательного” разговора он уходить не собирается.
“Давай, говори уже. По глазам вижу тебе есть, что сказать и тема беседы отнюдь не работа” — посмотрела ему прямо в глаза, сложив руки на груди.
— Что ты устроила в субботу в клубе? — наконец взорвался.
Вот оно, то о чем он на самом деле хотел поговорить. Вот почему так яростно сверкал глазами. Удивительно только, что с субботы и до этого момента так не остыл. Злиться можно долго, но ярость так долго держится, только если ее подпитывать.
— А что я устроила? — изобразила недоумение. Очень уж интересно послушать, как все выглядит с его стороны.
— Что ты ей наговорила? Она ушла вслед за тобой и теперь не выходит на связь — не отвечает на звонки, не открывает мне дверь. — Да уж, такого со мной точно не случалось — сижу и слушаю, как мой любимый человек сходит с ума по другой.
Антон сейчас зол и даже не пытался успокоиться. Кулаки сжаты до белых костяшек, желваки ходят на щеках — он никогда не злился на меня так.
Молчу. Ком встал в горле.
Сказала я ей что-то? Да. Жалею ли я об этом? Нет. Я знаю себя и уверена, что дружить с ней не смогу. А вообще он чего ожидал, что мы возьмемся за ручки и пойдем с ней радостные прыгать на лугу среди ромашек и розовых единорогов?
— В общем я говорю в первый и последний раз, — продолжил Антон, не обращая внимания на мое состояние, — не подходи к ней, не общайся, даже не смотри в ее сторону. Она просто хотела извиниться, но ты… Срывай свою злобу на мне, но ее не трогай.
— Все? Выговорился? — выдавила из себя. Хотелось чтобы это прозвучало твердо, но голос-предатель дрогнул. Продолжила не дожидаясь ответа, — А теперь ты послушай. — Встала, скопировав его позу, — Это ты притащил ее вчера с собой, даже не предупредив меня. — С каждым высказываем все сильнее тыкала указательным пальем в его грудь, — Это ты вчера отпустил ее ко мне, хотя далеко не дурак и должен был понимать, что говорить нам не стоит, а сейчас стоишь и обвиняешь меня в своих косяках. Извиняться не буду, потому что не жалею о том, что сказала вчера, но если тебе так будет легче, искать с ней встреч я не собираюсь, на совместные посиделки тоже больше не приду, так что и вероятность того, что я на нее ПОСМОТРЮ тоже мала. А теперь оставь меня…
Последнее произнесла настолько умоляющим тоном, что даже самой стало противно. Противостоять любимому человеку, своим чувствам к нему, нереально сложно.
Антон оттолкнулся от стола, выпрямился и поджав губы, странным долгим взглядом смотрел на меня. Только спустя минуту кивнул и, резко развернувшись, вышел из отдела.
Опустилась обратно в кресло и закрыла лицо руками — а ведь только середина дня. И только две недели прошло. Как мы вообще будет с Антоном работать дальше — это же просто невозможно.
До конца дня я не поднимала глаза от монитора. Просто заставляла себя не смотреть. Краем глаза видела, как вернулись коллеги, точно определила по стуку шагов Антона, но упорно продолжала делать вид, что работаю. Именно “делать вид”, потому что работать не получалось. Каким чудом к концу дня обработала норму заказов не представляю.
Только этот день не мог закончиться хорошо. По привычке, уходя из отдела последней, проверила обработанные всем отделом заказы и… ну и чего я собственно удивляюсь?
Из восьми серваков, на трех не отработана норма. Могу даже не смотреть IP-адрес, чтобы понять, что не обработали норму три наших мадамы. Их Антон сегодня отпустил по-раньше и они посчитали, что доделывать не обязательно, как впрочем и всегда.
Лучше уж отпускать Варю, которая одна воспитывает ребенка. Даже, когда ее сын болеет и не ходит в садик, она просит удаленный доступ себе на дом, а я уже здесь сдаю бумажки по ее готовым заказам. Или Сережу, этакий серый кардинал нашего отдела — его не видно и не слышно, никогда не делает больше нормы, но за его заказы можно не переживать — выполнит все четко и в срок. Или Аню, которая отпрашивается на маникюры, массаж или свидание и тоже может не успеть доделать, но она не злоупотребляет этим и к ней можно всегда обратиться во время авралов.
