Мои легкие кричат, требуя воздуха. Они чувствуют себя плоскими и сдутыми, давление бассейна давит на мои барабанные перепонки и грудь. Я слегка поворачиваюсь и вижу черные ласты, бьющие по ногам, и две руки в гидрокостюме, плотно обхватывающие меня.
Я слышу выдох респиратора рядом с моим правым ухом. Это аквалангист — человек в костюме для подводного плавания пытается меня утопить.
Я пытаюсь брыкаться и бить его, но он прижимает меня обеими руками, сжимая меня, как анаконда. Вода замедляет силу любого удара, который я наношу ему.
Перед глазами мелькают черные искры. Мне не хватает воздуха. Мои легкие кричат, чтобы я сделала вдох, но я знаю, что если я это сделаю, то в мое горло хлынет только хлорированная вода.
Я тянусь за спину и хватаю то, что, как я надеюсь, является его респиратором. Я дергаю его изо всех сил, вытаскивая изо рта. Рядом со мной поднимается поток пузырьков. Я надеялась, что это заставит его отпустить респиратор, но он даже не пытается надеть его обратно. Он знает, что у него в легких больше воздуха, чем у меня. Он может продержаться, пока я тону.
Я чувствую, как моя грудь вздымается, когда мое тело пытается сделать вдох с моего согласия или без него.
Последним, отчаянным движением я выдергиваю заколку из своего пучка. Я поворачиваюсь и вонзаю ее в шею мужчины, прямо в то место, где шея соединяется с плечом.
Я вижу его темные, яростные глаза сквозь маску акваланга.
И я чувствую, как его хватка вокруг меня ослабевает, всего на долю секунды, когда он вздрагивает от шока и боли.
Я подтягиваю колени к груди и изо всех сил бью ногами по его телу. Я отталкиваюсь от него, поднимаясь вверх к поверхности.
Мое лицо отрывается от поверхности, и я делаю огромный, отчаянный глоток воздуха. Я никогда не пробовала ничего более восхитительного. Мне почти больно от того, сколько воздуха я втягиваю в легкие.
Я плыву к краю бассейна, молясь о том, чтобы не почувствовать, как его рука сомкнется вокруг моей лодыжки, когда он снова потащит меня вниз.
Я хватаюсь за бортик бассейна и карабкаюсь наружу. Не останавливаясь, чтобы взять свой телефон, даже не оглядываясь назад, я бегу по скользкой плитке к выходу.
С крыши можно спуститься двумя способами, на лифте или по лестнице. Я выбираю последний, не желая рисковать тем, что облаченная в черное рука просунется между дверями лифта в тот момент, когда они уже закроются. Вместо этого я сбегаю вниз по двум лестничным пролетам, а затем снова выбегаю в коридор с ковровым покрытием и стучу в двери квартир, пока кто-нибудь не откроет.
Я протискиваюсь в квартиру незнакомца, захлопываю за ним дверь и запираю ее.
— Эй, какого черта?! — кричит он.
Это мужчина лет шестидесяти, полноватый и безбородый, все еще в офисной одежде, но на ногах у него вместо туфель пушистые тапочки.
Он смотрит на мой купальник и воду, которая капает на его ковер, слишком смущен, чтобы произнести что-либо.
Когда я перевожу взгляд на диван в гостиной, я вижу женщину примерно того же возраста, которая ест мороженое, остановив ложку у рта. На экране телевизора светловолосая девушка рыдает над своими шансами получить розу или быть отправленной домой в этот вечер.
— Что… что происходит? — заикается мужчина, не злясь теперь, когда он понял, что что-то не так. — Мне вызвать полицию?
— Нет, — автоматически отвечаю я.
Гриффины не вызывают полицию, когда у нас проблемы. На самом деле, мы делаем все возможное, чтобы избежать контакта с полицией.
Я жду, сердце колотится, мне страшно даже выглянуть в глазок, вдруг водолаз последовал за мной, и он ждет за дверью. Ждет, когда мой глаз пересечет линзу, чтобы он мог выпустить пулю прямо сквозь нее.
— Если я могу воспользоваться вашим телефоном, я позвоню своему брату, — говорю я.
2. Рэйлан
Я лежу неподвижно на фальшивом дне повозки. Я чувствую, как она трясется и трясется по грунтовой дороге, а затем останавливается перед воротами лагеря Боко Харам.
Повстанцы скрываются здесь уже неделю, после того как взяли под контроль этот участок земли недалеко от озера Чад. По нашим данным, Юсуф Нур въехал в лагерь прошлой ночью. Он пробудет здесь всего двенадцать часов, после чего снова отправится в путь.
Я слышу, как Камбар спорит с охранниками из-за повозки с рисом, которую он привез. Он спорит с ними о цене, требуя, чтобы они заплатили все 66 000 найр, которые они предложили, и ни кобо меньше.
Мне хочется придушить его за то, что он так суетится, но я знаю, что будет выглядеть более подозрительно, если он не будет торговаться. И все же, когда спор затягивается, и он грозится развернуться и забрать свои мешки с рисом басмати домой, мне приходится сдерживать себя, чтобы не стукнуть по доскам сверху, чтобы напомнить ему, что попасть внутрь важнее, чем получить свои деньги.
Наконец, охранники соглашаются на цену чуть ниже, чем хочет Камбар, и я чувствую, как повозка кренится, когда мы въезжаем внутрь комплекса.
Я ненавижу сидеть взаперти. Жарко, как в аду, и я чувствую себя уязвимым, хотя мы с Подрывником вооружены до зубов. Кто-нибудь может облить эту телегу бензином и поджечь ее, прежде чем мы сможем прострелить себе путь наружу. Если Камбар предаст нас.
Мы работали с ним два года без перерыва. Так что мне хочется думать, что я могу доверять этому парню. Но я также знаю, что он сделает многое за правильную цену. Он много чего сделал для меня, когда я дал хорошую взятку.
К счастью, мы проезжаем на территорию комплекса без происшествий. Камбар подгоняет тележку к тому, что я предполагаю, является кухонным помещением, затем начинает выгружать рис.
— Надеюсь, этот запах исходит от быка, а не от тебя, — шипит на меня Подрывник.
Вот уже почти три часа мы теснимся здесь вместе, как двое влюбленных в одном гробу. С Подрывником, безусловно, гораздо более интимно, чем я когда-либо надеялся испытывать.
Он неплохой парень, немного глуповат, немного сексист и чертовски плохо умеет рассказывать анекдоты. Но он — трудяга, и я могу рассчитывать на то, что он будет следовать плану.
Нас наняли, чтобы убить Нура, лидера этой конкретной ячейки — Боко Харам. Он бесчинствует на северо-востоке Нигерии, пытаясь блокировать демократические выборы и установить свое теократическое государство. Разумеется, с ним во главе.
Он захватил сотни заложников, а затем убивал их, когда города отказывались открыть перед ним свои ворота или заплатить требуемый им возмутительный выкуп.
Что ж, сегодня это закончится. Боко Харам — это гидра с сотней голов, но я собираюсь отрубить хотя бы одну.
Жаль, что со мной нет моей нормальной команды. Это опасная работа. Я бы предпочел, чтобы рядом со мной был Призрак или даже Псих. Но — Черные рыцари сейчас заняты на Украине. Подрывник был лучшим вариантом в это время.
— Я так хочу в туалет, — бормочет он.
— Я же говорил тебе не пить много воды.
— Так чертовски жарко, хотя…
— Шшш, — шиплю я на него.
Я слышу, как по крайней мере еще один человек помогает Камбару разгружать повозку. Меньше всего мне нужно, чтобы повстанцы подслушали нытье Подрывника.
Я слышу, как Камбар болтает с кем-то в дюжине ярдов от меня. Затем пауза. Затем три быстрых стука по боку тележки, которые говорят нам, что все чисто.
Я тянусь, откидываю защелку, удерживающую наш маленький отсек. Двери распахиваются, выбрасывая нас с Подрывником в грязь под телегой. Я вижу копыта быка у своей головы и два шатких колеса по обе стороны от меня. Мы с Подрывником катимся между колесами, прячась за пирамидой из бочек с маслом.
Камбар даже не оглядывается на нас. Он снова забирается в повозку и щелкает вожжами, свистком подгоняя быка.
Мы с Подрывником прячемся за бочками с маслом еще два часа. Подрывник роет канал и освобождает свой мочевой пузырь, и я хотел бы, чтобы он не делал этого в двух дюймах от моего локтя, но других вариантов нет. Я слышу, как повара суетятся на кухне, готовя обед для пятидесяти или около того солдат внутри лагеря.
