Виктор осторожно провёл кончиком пальца по незнакомому номеру, раздумывая, что делать. Тот, кто стоял за этим сообщением, прислал только фотографию и ни одного слова. Может, и Горбовскому следует промолчать?
Но он не мог. Он должен был выяснить наверняка.
Если это Ира… тогда почему? Почему она это сделала?
И Виктор, выдохнув сквозь зубы, стремительно напечатал, не давая себе шанса передумать:
«Ира?»
4
Виктор
Телефон молчал минуту, и Горбовский не выпускал его из рук, гипнотизируя экран и сжимая зубы от напряжения. Виктор самому себе казался полнейшим придурком сейчас, ожидая неизвестно чего от непонятно кого, но… иначе у него всё равно не получилось бы.
Наконец галочки посинели, а абонент стал «в сети». Но и всё.
Минута, другая… Да, сообщение было прочитано, но ответ не приходил, и надписи «печатает» не появлялось. Только горело «в сети».
Виктор почти не дышал, глядя на это словосочетание. Он откуда-то знал, что за ним скрывается она — Ира, его бывшая жена. И сейчас она просто сидит и раздумывает, стоит ли отвечать… Как он недавно думал, стоит ли вообще что-то спрашивать.
И вот, наконец…
Печатает…
Во рту сразу пересохло от волнения, в горле запершило, и Виктор кашлянул, пытаясь справиться с собой. Последний раз он настолько волновался, когда Иру оперировали. Но тогда был вопрос жизни и смерти, а сейчас что?!
И наконец ответ появился. Краткий и спокойный.
«Да».
Сердце у Виктора заполошно заколотилось, словно пытаясь вырваться из грудной клетки, и он неосознанно положил ладонь на грудь, на мгновение закрыв глаза.
Ира… Действительно она.
«Почему?» — напечатал Виктор и замер в ожидании. Ответит? Или нет?
Ответила…
«Решила, что ты захочешь увидеть внучку».
Горбовский сглотнул, несмотря на то что во рту по-прежнему было сухо. И глаза щипало…
Ира всегда была доброй и великодушной. Тогда, двенадцать лет назад, он всерьёз надеялся, что она сможет понять и простить. Не смогла.
А сейчас, наверное, просто пожалела его, неприкаянного.
«Марина была против?»
«Да».
Без подробностей. Но раз так чётко ответила — значит, наверняка пыталась поговорить об этом с дочерью.
«Как назвали?»
«Ульяной».
Виктор невольно улыбнулся и, промотав переписку немного назад, вновь посмотрел на новорождённую девочку на руках у Марины. Ульянка… Уля или Янка. Интересно, что ей больше будет подходить?..
А ведь наверняка она вырастет, так и не познакомившись с ним.
От этой мысли стало настолько больно, что Виктор вновь сжал зубы до скрежета.
«А по отчеству?» — напечатал он, чтобы отвлечься. Хотя на самом деле — какая разница, как зовут его зятя? Никакой разницы нет. Но всё же…
«Борисовна. Королёва Ульяна Борисовна».
Виктор непроизвольно хмыкнул — надо же, такая маленькая, а уже Королёва Ульяна Борисовна. И, осмелев, решил спросить ещё что-нибудь, раз уж Ира отвечала. Да, кратко и только по делу, но отвечала ведь. Двенадцать лет молчала — и вдруг…
«А Марина тоже Королёва?»
«Да».
«А муж её тебе нравится?»
«Нравится».
«А его родители?»
«У него нет родителей».
Виктор поначалу оторопел, а потом с едкой горечью подумал — значит, у Ульяны вообще не будет дедушек…
«А сколько ему лет? И кем работает?»
«Он старше Марины на семь лет, ему тридцать два. Юрист».
Как в анкете… Ни одного лишнего слова.
Ну и пусть. Хоть так.
«А ты как?» — решился спросить Виктор после недолгих колебаний и разочарованно вздохнул, увидев краткий ответ:
«Хорошо».
Хорошо, значит…
Хотелось написать: «А если хорошо, какого чёрта ты не спишь в четыре часа утра? Почему пишешь мне, человеку, который едва тебя не убил? И отвечаешь на вопросы, вместо того чтобы просто послать куда подальше?»
Но Виктор ничего этого не написал. Полюбовавшись ещё раз на фотографию Марины и Ульяны, он просто отложил телефон, лёг на подушку и закрыл глаза.
Сон не шёл долго, но когда наконец явился, то накрыл Горбовского мягким облаком без всяких сновидений, словно сжалившись над этим мужчиной, у которого во всём мире не осталось ни одного родного и близкого человека.
5
Виктор
Проснулся Виктор через два часа — оттого что сосед решил посверлить у него над головой. Чертыхнулся и раздражённо выругался, вспомнив, что сегодня воскресенье и сверлить нельзя вообще. И даже обрадовался немного — сейчас он оденется и скажет этому мужику всё, что думает и не думает. Может, после этого станет легче?
Однако, пока Виктор умывался и одевался, дрель затихла, и Горбовский тоже остыл. Выпил кофе, растворимый и отвратительно-мерзкий, съел бутерброд с колбасой, при этом постоянно косясь на экран телефона — но аппарат молчал. Последним сообщением было «хорошо» Иры, а затем тишина. И кто бы знал, как она тяготила Виктора…
Хотелось продолжить диалог, спросить что-нибудь — что угодно! — но Горбовский не знал, какой вопрос можно задать, чтобы Ира не закрылась от него и не отправила его номер в чёрный список. Всё более-менее нейтральное он уже спросил. Если только попросить её, словно какую-то шпионку, прислать ещё фотографий Марины и Ульяны. И со свадьбы фотографии тоже увидеть бы. Но это не диалог. На подобную просьбу Ира наверняка просто ответит: «Ладно» — и замолчит. А Виктору хотелось с ней поговорить.
Допив свой тошнотворный кофе, Горбовский подошёл к окну и выглянул во двор.
Виктор всегда терпеть не мог зиму за холод, пробирающий до костей, но вот такую зиму не любил особенно. Дороги замело так, что, если бы он не знал, где у него во дворе газон, а где тротуар, ни за что бы не догадался. И коммунальные службы, как обычно, чистить ничего не спешили — воскресенье же!
Хорошо хоть снегопад закончился. И ветра, кажется, нет. Можно и прогуляться немного, размять ноги. Какой бы мерзкой ни была погода, сидеть дома — ещё хуже.
Виктор быстро оделся и вышел на улицу. Сразу же поморщился — минус двадцать градусов ударили, словно кулаком в лицо, моментально уничтожив даже намёк на тепло. Горбовский, сдавленно выругавшись, натянул на свою лысую голову шапку, потом надел перчатки — и неожиданно улыбнулся, вспомнив, как каждый раз ворчала Ира, когда зимой он приходил с улицы без этих обязательных атрибутов.
— Я капюшон надеваю, — отмахивался Виктор. — А в перчатках неудобно. И вообще я в перчатках на работе хожу, они мне ещё там осточертели.
В то время ему не часто было холодно — наверное, потому что дома всегда было тепло и душевно. Было где погреться. А сейчас нет.
Проигнорировав машину, Горбовский быстрым шагом отправился вниз по улице, понятия не имея, куда направляется. Просто нужно было куда-то идти, чтобы не замёрзнуть, а куда — не так важно. Метро там в любом случае найдётся, на нём и вернётся обратно.
Чтобы не замёрзнуть, Виктор шёл так быстро, что минут через пятнадцать ему даже стало жарко, и он остановился. Сам не понимая зачем, но достал телефон, ещё раз посмотрел на фотографию Марины и Ульяны, на ночную переписку с Ирой… Тяжело вздохнул и убрал мобильник обратно в карман.
Теперь, спустя двенадцать лет, он точно мог сказать, в какой момент всё разрушил. И по какой причине. Но толку-то?
Собственные выводы о сделанных ошибках к делу не пришьёшь. И семью осознанием своей вины вернуть невозможно, как невозможно воскресить убитого. А именно так Виктор теперь воспринимал любую семью — как живой организм, который можно уничтожить.
Вот он и уничтожил. Не учёл только, что сам тоже являлся частью этого организма. Вот и получилось, что заодно Виктор убил и себя.
6
Виктор
Он познакомился с Ирой, когда им обоим было по девятнадцать лет, — на дне рождения однокурсницы Виктора Маши Вронской. Ира была её одноклассницей и лучшей подругой, но пошла не в мед, а на филфак. Они обе были из другого города, только Маша жила в Москве у отца (её родители были в разводе), а Ира — в общежитии.
