следующим утром мы с папой едем за покупками. Я с особой дотошностью выбираю кисломолочные продукты и фрукты. Хочу, чтобы было максимально полезно.
Когда переступаю порог травматологии, то невольно ёжусь. На мне белый халат и бахилы. В правой руке пакет с небольшими презентами.
Я медленно иду по коридору к палате номер пять, опасаясь всего на свете. Журналистов, тренера или жены Андрея. Но у двери пусто, а внутри совершенно точно тихо.
Расправив несуществующие складки на халате, стучу. Когда никто не отвечает, я дёргаю дверную ручку и попадаю в светлую и чистую палату, где пахнет антисептиком.
— Здравствуйте… — негромко проговариваю.
Андрей лежит на специальной широкой кровати, отвернув голову к окну, поэтому его лица я не вижу, но догадываюсь, что он спит.
Застыв на месте, бегло блуждаю по нему взглядом. Рассматриваю отросшую щетину, примятую футболку в свежих пятнах крови и руку в гипсе.
Я беззвучно прохожу по палате, стараясь не разбудить Бакурина. Пусть поспит. Знаю, что у него была сложная операция. Руку буквально собирали по частям и вставляли пластины. К сожалению, эта операция не последняя.
Когда Андрей резко поворачивает голову, я едва не подпрыгиваю на месте. Пакет с покупками выскальзывает из рук, я непроизвольно вскрикиваю и опускаюсь на корточки, чтобы собрать абрикосы и персики, которые рассыпались по полу.
Закончив, подхватываюсь на ноги и убираю за уши надоедливые пряди волос, которые лезут в лицо.
Бакурин смотрит прямо на меня. Хмуро, недовольно. На фотографии он казался моложе. Сейчас его губы сухие, обветренные. Между бровей залегла глубокая складка. Я догадываюсь, что Андрей не понимает, кто я, и почему меня пустили в палату.
— Здравствуйте, — наконец, подаю голос. – Меня зовут Евгения Меркулова. Это я… Я была за рулём автомобиля.
Последняя фраза даётся с трудом. Сердце проваливается в пятки, когда Бакурин отворачивается и устремляет взгляд в противоположную стену.
Прогонит или нет?
— Пошла на хуй отсюда, Женя, — строго чеканит Андрей.
И тут же жмёт кнопку вызова персонала.
От столь грубого приветствия спирает дыхание.
Со мной никто и никогда так не разговаривал. Ни друзья, ни родители, ни случайные знакомые. Поэтому я по-настоящему теряюсь, а щёки пылают с такой силой, словно мне отвесили позорных пощёчин и высмеяли перед толпой.
Всю прошлую и позапрошлую ночи я рассматривала фотографии Андрея в сети. Включала архивные видеозаписи соревнований, интервью и читала о нем много профессиональных статей.
Когда ехала в больницу, то ловила себя на мысли, что направляюсь проведать близкого человека — настолько много о нём знала. Но нет. Тот улыбчивый Бакурин в интернете и этот, что прямо сейчас посылает меня на хуй — совершенно разные люди. Резкий контраст. Абсолютное несовпадение.
Сильнее кусая губы, не могу не думать о том, что именно я его таким и сделала. Благодаря одной вопиющей ошибке. Возможно, непростительной.
Если бы я познакомилась с Андреем при других обстоятельствах, например, подошла бы к нему после гонок и попросила автограф, уверена, не нарвалась бы на грубость. Бакурин был бы приветливым и милым. Открыто улыбнулся бы, сверкая ямочками на щеках, и вывел бы размашистым почерком заковыристую подпись в моем блокноте.
Но нынешний Андрей глубоко и рвано дышит, презирая меня и ненавидя за то, что я сломала ему карьеру. А может, и всю жизнь.
Полное осознание этого наступает только сейчас, когда я внимательно рассматриваю мужчину. Его кровоподтёки на теле, обездвиженную руку. Голова после сотрясения наверняка раскалывается на части. Для спортсмена это катастрофа.
Я читала, что на престижной гонке в Монте-Карло выступают лишь единицы – самые крутые гонщики мира. Как Бакурин. Был.
— Андрей, мне очень жаль, — произношу как можно выразительнее.
Шансов на то, что он не услышал, нет. И не то чтобы я ждала мгновенного прощения, но от кричащего молчания становится не по себе.
Папа притащил меня в больницу, потому что жутко испугался реакции своих пациентов. Слухи разнесутся по городу, а его клинику, возможно, будут обходить стороной. Сгладить ситуацию с гонщиком любой ценой было делом чести и совести. Но в эту секунду мне и самой хочется всё исправить. Искренне. Не ради прибыли, а потому что за рёбрами давит.
Андрей раздражённо вздыхает на мои слова и, опираясь на здоровую руку, садится, свешивая ноги на пол. На лице читается болезненная гримаса, которую он умело прячет. Но я её почему-то вижу.
Мы снова смотрим друг на друга. В глазах Бакурина острая сталь, о которую можно порезаться, но взгляд я не отвожу. Вскидываю подбородок, дав понять, что не отступлюсь от своих слов. Мне правда жаль. Я прошу прощения. Если нужно — буду повторять это изо дня в день.
— Вы что-то хотели? — залетает в палату медсестра.
Взглянув на гонщика, понимает без слов. По-своему.
— Обезболивающее, да?
Знаю, что Андрей хотел прогнать меня из палаты, но в данный момент он почему-то меняет решение. Слегка кивает в знак согласия. Я воодушевляюсь.
Сделав несколько шагов навстречу, ставлю пакет с гостинцами на тумбу. Скольжу взглядом по лицу Бакурина, опускаюсь ниже. Туда, где на футболке пятна крови. Наверное, одежду нужно сменить, но для этого необходима помощь.
— Я будущий врач. И хотела бы быть полезной, — произношу чуть увереннее. — На данный момент я являюсь студенткой третьего курса.
Андрей насмешливо вскидывает брови.
— Странно, я был уверен, что врачи лечат, а не калечат.
Его вторая попытка задеть меня нигде во мне не откликается. Уже даже не обидно. Почти.
— Мне действительно очень жаль, что так вышло. Я не хотела. Простите. Если нужна моя помощь — я всегда с радостью отзовусь. Если нужны деньги — мы с папой покроем необходимые расходы и выплатим компенсацию.
— Они вам больше пригодятся, — обрубает Бакурин. — Например, чтобы прикрыть уголовное дело. Думаю, это стоит немалых денег.
Пульс ускоряется. Стыд снова со всей дури хлещет по щекам.
— Вы можете посадить меня, если станет легче, — нервно дёргаю плечами.
— В том-то и дело, что не станет. Надеюсь, папа додумается отобрать у тебя ключи от машины, пока ты не убила других случайных прохожих.
Наше общение напоминает дурацкую игру. В ней я подаю, он — отбивает. Попадает прямо в меня. В цель. Отбить в ответ я не решаюсь по одной простой причине — потому что неправа.
Могу только представить, что Бакурин обо мне думает. Что я тупая
