настолько…
Да, у нас никогда и не было таких поцелуев. Но разве я их когда-нибудь по-настоящему хотела?
— А зачем он ее в машину повел? Домой отвезет, что ли?
— Ага, именно для этого и повел, — ухмыляется Ромка, и до меня, наконец, доходит…
Так они там собрались… Щеки вспыхивают, и я отворачиваюсь, чтобы это осталось незамеченным.
Выбираясь из кустов и снимая с себя веточки и опавшие листья, продолжаю прокручивать в голове увиденное. И недоумевать от того, почему мне было неожиданно больно смотреть на них. Больно думать о том, что же будет там, в его машине.
Почему?⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
— Везет же кому-то, — вздыхает Рома, явно намекая на фартового Юнусова. — И что девчонки в нем только находят? Он же осел! Только и гордится денежками и связями своего папаши. И горой мышц, которые заменяют серое вещество. Ни одна нормальная бы никогда с ним не связалась. Да?
— Мне… мне домой пора, Ром, — опускаю глаза, чтобы он не прочитал в них то, что не нужно. — Отец может раньше вернуться…
— Так полтора часа еще! А до моего автобуса целых три. Давай погуляем немного где-нибудь. Где малолюдно и нас никто не знает.
— Нет, пойду. Не провожай. А то увидит кто-нибудь. Пока, — быстро клюю его в щеку и ухожу, зная, что придя домой до самого утра буду прокручивать в голове увиденную картину, которая неожиданно оставила в душе горько-щемящий след.
Но увы, по возвращению картина меня ждала совершенно другая…
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
Вернувшись домой, обнаруживаю у входной двери ботинки отца. Он не часто возвращается раньше и если он дома, значит, что-то случилось.
А если кто-то увидел как я прощалась в парке с Ромой?
Если ему доложили?⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
Вдоль позвоночника пробегает ледяной озноб.
Я понимаю, что ненормально настолько сильно бояться родного отца, но ничего не могу с этим поделать. Он строгий, властный, не терпящий возражений мужчина восточных кровей, и его слово в нашем доме — закон. Закон, который не обсуждается и не подвергается критике.
Я слышу как он о чем-то говорит на кухне, видимо, с мамой, которая привычно молчит. Голос его тихий, вроде бы не злой, что вселяет надежду, что мое свидание с Ромой всё-таки осталось в тайне.
— Иди сюда, Анна, — проговаривает отец, когда я на цыпочках крадусь мимо открытой двери кухни.
Вздохнув, вхожу в светлую и просторную комнату, словно на эшафот. Если он и не знает о Роме, то ему ничего не стоит найти другой повод меня отчитать. Любая мелочь способна вывести его из себя, а если уж на работе какие-то проблемы и он вернулся в плохом настроении — тушите свет.
— Что случилось, пап?⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
— Присядь-ка. Поговорить надо.⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
Чертова судорога страха сводит коленки. Приземлюсь на край стула, прямо, словно кол проглотила, и пытаюсь прочитать по лицу мамы, что сейчас будет. Но ее лицо как обычно покорно и беспристрастно. За годы жизни с отцом она научилась скрывать истинные эмоции и узнать, о чем именно она думает практически нереально.
Мама — идеальная жена для такого взрывного мужчины, как мой отец. Я никогда такой не стану. Никогда! Это сейчас я терплю, потому что это папа, но мириться с выходками какого-то левого для меня тирана я не буду! Я буду отстаивать себя! По крайней мере надеюсь, что у меня хватит на это смелости…
— Недавно позвонил твой дядя Марат, дедушке совсем плохо, — без предисловий излагает суть папа, и я, к своему великому стыду, выдыхаю.
Я люблю своего дедушку, хоть он тоже чрезмерно строг, как и все мужчины в семье Каримовых, но вероятность получить за что-то выговор пугала меня многократно сильнее.
— Ты же говорил, что та операция на сердце помогла…
— Помогла. Но как оказалось, временно. Вчера вечером он упал и не смог подняться, дядя Марат вызвал скорую помощь и дедушку увезли в больницу. В реанимацию. Ему помогли, но когда выпишут домой, понадобится усиленный уход, кто-то из близких всегда должен быть рядом.
Папа редко показывает человеческие эмоции, но сейчас я вижу, как сильно он переживает.
Дедушка в нашей семье — главный. Как он скажет, так и будет. До сих пор, не смотря на то, что папа уже сам взрослый мужчина и давно способен принимать решения.
— Мы с мамой уезжаем к нему. Завтра рано утром.
— Вы уезжаете? — округляю глаза. — А я?⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
— А ты останешься здесь.⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
Я просто не могу поверить в то, что слышу.⠀⠀⠀⠀⠀⠀
Отец решил оставить меня дома на несколько дней?
Одну?⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
— А почему я не могу поехать с вами?⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
— У тебя учеба и ее нельзя пропускать. Ведь мы можем пробыть там неделю, а то и две. Потом сложно будет нагнать пройденный материал.
— Не волнуйся, пап, я со всем справлюсь! — спешу его убедить, может быть даже слишком эмоционально, до сих пор не веря в происходящее. — Можешь не волноваться, я не подведу тебя, ты же знаешь. Я и приготовлю сама, и уберу, и до университета доеду. Не понимаю, почему ты раньше не оставлял меня дома одну.
— Одну? — хмурится он. — А кто сказал, что ты будешь здесь одна? Вернее, кто сказал, что ты вообще будешь жить здесь во время нашего отсутствия?
У меня в прямом смысле отпадает челюсть.⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
— А… где я буду жить?⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
— В доме Юнусовых, — отрезает он, и мое бедное сердце кубарем катится в пятки. — Дом у них большой, они выделят для тебя отдельную комнату. Тамара, мать Ратмира, за тобой хорошо присмотрит. Мы уже обо всем договорились.
И тут же перед глазами всплывает картина, как Юнусов-младший целует Олесю. Его ладони, запутанные в ее густых волосах. Тихие стоны…
И вспоминаю его слова, сказанные в день нашей помолвки: "Теперь ты только моя. Вся" и руку на своем бедре под столом.
Чувствую как бледнею.⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
— Нет, пап. Пожалуйста, нет! — часто-часто качаю отрицательно головой. Поднимаюсь со стула и пячусь спиной к выходу из кухни. — Мы еще не женаты, так же нельзя! Ты не можешь…
— Я не могу? — удар кулаком по столу заставляет вздрогнуть. — Я так решил, значит, так и будет. Завтра утром ты переезжаешь к Юнусовым.
— Мамочка, пожалуйста, сделай что-нибудь, умоляю! — складывая в чемодан вещи, шепчу, чтобы не услышал отец. — Я не могу жить у них. Я… боюсь. Боюсь Ратмира, он же ненормальный!
— Ну что я могу сделать, Ань? — так же тихо шепчет мама, передавая мне сложенную выглаженную блузку. — Ты же знаешь папу, если
