— Два, — говорю в ее удаляющуюся спину.
Она в тревоге оборачивается.
— Но я… я взяла отгул еще несколько месяцев назад. Это мой…
— Неужели я выгляжу так, будто мне не все равно? Я хочу, чтобы ты была здесь. Твое место здесь. Оформление документов по делу «Паркер энд Фиск» должно быть завершено как можно скорее.
Именно так. Я не собираюсь выполнять свою маленькую грязную сделку с мисс Паркер. Эта компания — моя сладкая месть.
— Но…
Я бросаю на нее взгляд, который не оставляет у нее никаких сомнений в том, что произойдет, если она меня ослушается.
— Два дня, — тихо говорит она, ведя себя так, словно я только что сказал ей, что Рождество отменили.
— Верное решение. А теперь убирайся к черту из моего кабинета.
— Да, мистер Фарли, — она начинает пятиться из комнаты. — Вы последний, кто остался в здании… Охрана наготове, на случай, если вам что-нибудь понадобится.
Я машу ей рукой и возвращаюсь к документам, поворачиваясь на стуле, чтобы заявить о том, что разговор окончен. Чувствую, как она машет в мою сторону средним пальцем, но мне наплевать. Люди существуют в этом мире для того, чтобы их использовали, точно так же, как и обанкротившиеся компании.
Когда дверь закрывается, я швыряю папки обратно на стол и подхожу к бару в углу, чтобы налить себе большую порцию «Макаллан».
Первый глоток на вкус как победа.
Второй — как секс.
Хотя ничто и никогда не будет таким вкусным, как она…
— И этого никогда не будет, — раздается гулкий голос.
— Что за черт?
Я оборачиваюсь, а затем замираю. В моем кресле сидит мужчина. В моем кресле. Но он владел этим искореженным троном задолго до того, как я предъявил на него права.
Густые волосы цвета соли с перцем. Жесткие глаза, которые ни разу не сказали правды, даже когда были живы. Жестокая улыбка, которая до сих пор пробирает меня до костей.
— Какого хрена ты здесь делаешь? — шепчу я.
Мой отец просто улыбается мне — той же чертовой ухмылкой, которая была на моем лице минуту назад, прежде чем моя глупая секретарша, которую скоро уволят, прервала меня.
Мой мертвый отец.
Тот, которого я похоронил два года назад и по которому никогда не пролил ни слезинки.
— Я горжусь тобой, сынок, — ревет он, когда мой «Макаллан» начинает рисовать картину на дорогом ковре у моих ног. — И знаешь что, придурок? Это нехорошо… Это совсем нехорошо.
Глава 4
Джонас
Настоящее
Комната начинает трястись и вращаться. У меня сердечный приступ… инсульт… Я, черт возьми, схожу с ума. Либо это, либо какой-то придурок вломился в мой офис и подсыпал что-нибудь в мой «Макаллан». Я в замешательстве опускаю взгляд на расползающееся пятно.
— Ава! — реву я, надеясь, что у моей осажденной секретарши хватило предусмотрительности передумать и хоть раз поработать допоздна. Мне нужно, чтобы полицейские были на связи, и вместе с ними мой личный врач. За эту шутку полетят головы. — Тащи сюда свою задницу сейчас же!
Мой отец только хихикает.
— Здесь никого нет, придурок. Здесь только ты и я. Старое доброе семейное воссоединение…
Я резко поворачиваю голову к нему.
— Это чушь собачья, — взрываюсь я. — Я танцевал на твоей чертовой могиле. Предполагается, что ты должен быть мер…
— Мертв? Говори громче, мальчик. Мой слух уже не тот, что раньше! — он снова хихикает, когда осколок гнева поселяется глубоко в моем мозгу. Я всегда ненавидел, когда он меня так называл. — Конечно, я мертв, придурок. Ты собираешься предложить своему дорогому усопшему отцу выпить или нет?
Этого не происходит, но я снова теряю равновесие. Шатаясь, вхожу спиной в бар и выбрасываю руки вперед. Ряды бутылок позади меня разлетаются в стороны, и одна из них случайно катится в его сторону. Смотрю, как он наклоняется, чтобы поднять ее, и не могу отвести глаз от его обуви. На нем все те же мокасины, в которых его похоронили. Если подумать, он во всей этой кутерьме — серый Армани и серебристый галстук.
Я сам выбрал их для него. Насколько мог судить, выбор был несложным. Это было мое последнее великолепное «пошел ты» мужчине, который поделился со мной своим именем и больше абсолютно ничем другим. В жизни он носил только черное. Его прозвище «Гробовщик» было связано как с выбором одежды, так и с количеством черепов, которые он раздавил на пути к вершине.
В оцепенении я наблюдаю, как он откупоривает крышку и опрокидывает в себя целую бутылку моего «Макаллана», прежде чем причмокнуть губами.
— Не почувствовал ни капли вкуса, — булькает он, — но держу пари, что он все такой же шелковисто-гладкий, как моя любимая киска. Седьмая жена была адской охотницей за деньгами, но она знала, как заставить меня…
— Хватит! Убирайся к черту из моего разума! — кричу я, пару раз ударяя себя кулаком по виску. Сексуальная жизнь моего отца не интересовала меня, когда он был жив, и уж точно не стала интересной сейчас.
Он дергает своей бледной, мертвой головой в мою сторону. Секундой позже, швыряет пустую бутылку прямо в меня. Я пригибаюсь как раз вовремя, и она врезается в стену.
— Боже!
— Молчать! Я здесь, чтобы спасти твою душу, мальчик! — он хлопает ладонями по моему столу.
С меня хватит. Если я скатываюсь в сумасшедший городок, то сделаю это с шиком.
— Ну уж нет, — громыхаю я. — Моя душа прямо сейчас в гребаном огне, старик. Я зарабатываю больше денег, чем ты когда-либо мог.
— Тьфу! Деньги! Эта зелень — хитрая сучка, и она просит больше, чем ты можешь себе позволить. Скажи мне, сынок. Ты хочешь закончить как еще один труп миллиардера, вроде меня, у которого не будет ничего, кроме коллекции пустых ваз и особняков в придачу?
— Какие вазы? О чем, черт возьми, ты говоришь?
Смахиваю осколки стекла, которые теперь украшают мои плечи и лацканы. Я действительно схожу с ума. Спорю с гребаным призраком.
— Грейс не похожа на те другие вазы, сынок. Да, на нее приятно смотреть. О, она просто великолепна. Эта ее маленькая упругая попка и такие задорные сиськи… Но она не пустышка, не такая, как те, что держали твой член в тепле последние несколько лет.
— Закрой свой грязный рот, — кричу я, хватая бутылку в качестве собственного оружия и швыряя ее в его направлении.
Никому, кроме меня, не позволено проявлять неуважение к Грейс Паркер.
Мой отец не уклоняется. Ему и не нужно.
Бутылка водки «Белуга» компании «Золотая линия» пролетает прямо сквозь него и разбивается о раму окна, разбрызгивая жидкость повсюду.
Святое дерьмо.
Я снова спотыкаюсь, отступая назад, и на этот раз даже Бог и хор его гребаных ангелов не могут удержать меня на ногах. Мой отец запрокидывает голову и смеется, когда я с грохотом падаю на пол, а затем его холодные черные глаза снова фокусируются на мне.
— Ты планируешь сломать ее сегодня вечером, сынок?
Да.
Нет.
— Перестань называть меня так! Ты мертв! Ты мне не больше отец, а я не твой чертов сын. Больше нет…
— Ты планируешь сломать ее? — снова ревет он. Он будто не слышал меня. — Ты планируешь вытащить из нее всю эту сладость? Собираешься позволить этому милому огоньку погаснуть в ее глазах?
— Именно так, черт возьми! — говорю я, поднимаясь на ноги и отряхиваясь… снова.
— Неужели вкус твоей мести настолько слаще, чем ее вкус?
— ДА!
Разве?
— Ты отправишься прямиком в ад, парень, — говорит он, заставляя меня замолчать и подчиниться. — Ты несешься на скоростном лифте в самое жаркое место, и позволь мне сказать тебе, что, когда ты туда доберешься, там ни хрена не будет за твоей спиной. Я подвел тебя в этой жизни, но больше нет… Сегодня вечером я выдавлю из тебя всю эту холодность и жестокость, как крем для ягодиц из тюбика. Сегодня вечером я открою тебе глаза на то, каким большим мудаком ты стал.
— Охрана! — кричу я, когда мой мозг наконец-то вырабатывает стратегию выхода. Мне нужен «Ксанакс». Мне нужен целый список их…
