– Иногда мне кажется, что вы малый ребенок, который дорвался до запретных плодов, пока родители не видят, – призналась Марина.
– Ой, мне всю жизнь об этом талдычат. Что ж мне теперь, сидеть на попе ровно? Чтобы никого не нервировать? – пожала плечами Алла и закурила сигарету. – Надо бросать. Поганая привычка. Но обожаю! Так что не брошу, естественно. У нас в тайге много мошкары. Только дымом и отгоняли. Раньше ведь не было репеллентов…
Она выпустила две упругих синеватых струи дыма через нос и снова заговорила:
– Странное дело, правда? Сейчас, в этой жарище, когда к локтям липнет песок, слово «Сибирь» – просто абстракция. Такого просто не может быть на свете. И тем не менее она существует.
Марина с хлюпаньем втянула через соломинку остатки кокосовой воды из молодого ореха. На вкус он напоминал березовый сок. Впрочем, Алла права, березовый сок в этих широтах – такая же немыслимая абстракция, как и Сибирь.
– Стало быть, – продолжала Алла, – человек верит только в то, что видит собственными глазами. Я имею в виду – действительно верит, на сто процентов. Не умозрительно, наученный кем-то, что Марс ближе всего к Земле или что Земля круглая. Для любого человека истинно существует только то, что окружает сейчас, причем окружает именно его. Мы сидим в одной географической точке, и реальность внешняя у нас почти сливается, мы одинаковое видим. А внутренняя реальность отличается в силу нашего характера, жизненного опыта… и так далее. А вот я встану и пройдусь до вон тех ребят, что продают напитки. И моя реальность уже будет отличаться от вашей. Короб со льдом, в котором лежат кокосовые орехи, станет для меня куда более очевидно существующим, чем зонтик, под которым останетесь вы. Реальность у каждого своя, и правда у каждого своя. Живу на свете шестьдесят семь лет, и это по сию пору завораживает меня…
– Сколько? – поразилась Марина. – Шестьдесят семь?
– Мариночка, – улыбнулась Алла. – Какое же вы чудо! Пойдемте купаться. Вода точит фигуру. Приедете домой еще стройнее, чем уезжали. А ногти, ногти-то какие будут – хоть вместо отвертки шурупы откручивай. Это ведь соляная ванночка, да еще с йодом! Давайте-ка поднимайтесь, ну?
Однако теперь, делая шаг навстречу Алле с ее невообразимым пером на шляпке, Марина не особенно обрадовалась. Болтать с жизнерадостной Аллой у нее не было настроения.
– Видели? Закат сегодня был невероятный. Солнце садилось не в дымку, как обычно, а прямо в море, и все горело огнем. Ну да словами не передать, – возвестила дама после приветствия.
Они остановились на тротуаре возле обменного пункта. За пуленепробиваемым стеклом скучала девушка в хиджабе. В холодном свечении ртутной лампы ее лицо, обрамленное темной тканью, выглядело болезненным. И сам обменный пункт смотрелся чужеродно посреди беснования улицы с ее жарой, гомоном, щекочущими ноздри запахами острых блюд и мороком тропической ночи, утопающей в сиреневой пудре цветущих бугенвиллей.
– Закат? Нет, я… спала.
– Приболели?
– Можно и так сказать, – уклонилась Марина.
Алла быстро смекнула, что к чему:
– Ну что ж… хотела предложить вам вместе поужинать, а потом потолкаться по ночному рынку, но вижу, это не лучшая идея. Поправляйтесь, дорогая.
И, на прощание дружески тронув ее за локоть, Алла упорхнула вверх по улице.
А Марина отправилась вниз, к морю. Ей нужно было вернуть позаимствованную тунику на бельевую веревку во дворике бунгало. Но по пути она еще зашла перекусить.
Ресторанчик особенно нравился ей своей кухней. Она обедала и ужинала здесь больше недели, но ни разу заказанное ею блюдо не снискало себе оценки ниже, чем «восхитительно». Если бы в Таиланде раздавали мишленовские звезды… А впрочем, мишленовских звезд на здешнюю кухню не напастись, слишком уж велик шанс нарваться на шедевр кулинарного искусства в каждой второй забегаловке. И все-таки этот ресторан Марине особенно приглянулся. Зеленое карри здесь было в меру острым, а том-кха – острым не в меру, обжигающе-вкусным, и она стойко корпела над каждой тарелкой, едва сдерживая слезы и осторожно перекладывая на язык кусочки слипшегося риса, когда становилось совсем невмоготу. Здесь подавали скверный мохито и нежнейшую пина-коладу, в которую никто не жалел рома и ликера «Малибу». И еще замороженные влажные салфетки в индивидуальных упаковках, вещь настолько же гениальную, насколько и элементарную.
Обстановка этого местечка Марину, напротив, неизменно веселила и умиляла: сахарно-розовые стены в белой лепнине, позолоченные цоколи, стулья, обтянутые коричневым бархатом с шестью декоративными пуговицами-стразами, каждая величиной с перепелиное яйцо. Столь претенциозному интерьеру никак не соответствовали посетители – в шортах, майках или туниках прямо на купальник, по большей части вспотевшие или только что вылезшие из моря, так что мокрое сиденье, оставшееся от предыдущего гостя, не было редкостью. Но персонал это ничуть не заботило.
Приветливая пожилая тайка, радостно щебеча, проворно проводила Марину к ее обычному столику в уголке. Освещение тут слабее, и потому удобно разглядывать весь зал, наблюдая за родом человеческим.
Устроившись, Марина тут же пробежала глазами зал. В груди кольнуло разочарование. Теперь уже было можно признаться хотя бы самой себе, что ее привела сюда не чудесная кухня и не занятный вид, а он.
Впервые она увидела этого мужчину полторы недели назад. Был вечерний отлив, небывало сильный, и прибрежный песок обнажился на много метров, образовав пологий склон, который так удобно использовать в качестве огромного лежака или доски для признаний. Там и сям появлялись незамысловатые надписи и символы, начерченные палкой, соломинкой или пальцем: сердечки, стрелочки, любовные откровения и формулы с плюсами и знаками равенства. Марина брела вдоль прибоя в дальнюю часть пляжа. Она находила умиротворение в долгих пеших прогулках среди пестрой человеческой жизни, кипевшей на пляже. Дети строили песчаные замки – кто поодиночке, кто с заботливыми родителями. Тщедушные воробьи, порхая как колибри, выклевывали зерна из воткнутых в песок недоеденных кукурузных початков.
К закату на всех нападала неодолимая тяга к фотографированию, эти тягучие минуты просились быть остановленными и запечатленными, как и все особенно скоротечное и ускользающее. Парочка китайцев-оригиналов выделывала немыслимые па, стараясь заснять себя и других в экзотических ракурсах (вооружившись и сменными объективами, и штативом), остальные щелкали селфи на телефоны. Девушки все как одна втягивали животы, так что остроугольно выступали нижние ребра, и норовили поймать «солнышко на ладошку». Неохватных размеров темнокожий француз расхаживал по пояс в море с крохотной камерой «go-pro», которую не пугали ни вода, ни песок, и фотографировал рыбок. Пылающий шар солнца усаживался в алеющие кучевые облака, обливая пляж лавандовой дымной глазурью. С громким лаем носилась дворняга, весь день до этого проспавшая в тенечке у шатра пляжных массажисток.
