– Так что же ты не поискал этот винтик там? Они не хотят заниматься этой машиной… Не умеют… У них нет запасных частей… Они послали его сюда, сказали, что это большой гараж и здесь должны быть запасные части для разных машин…
– Для марки «моррис» тысяча девятьсот пятидесятого года?
– Сорок седьмого… мне кажется, – поправил он меня осторожно.
– Сорок седьмого? Еще лучше… Думаешь, у меня тут музей?
Он смутился сначала, потом засмеялся коротким смешком, снял на секунду темные очки, чтобы получше разглядеть меня. Глаза у него светлые, лицо тонкое, спина узкая и немного сутулая, говорит с легким акцентом, но с каким – не поймешь.
– Так нельзя найти какой-нибудь маленький винтик, чтобы можно было завести ее?
Что он, такой наивный или просто издевается надо мной?
– Тут дело не в винтике, – начал я раздражаться, – этот мотор, не видишь, что ли, совсем изъеден ржавчиной. Ты собираешься продать ее?
– Хотите купить?
– Я? – удивился я его прямому вопросу. – Зачем она мне?.. Двадцать пять лет тому назад у меня была точно такая машина, совсем неплохая, но я по ней не скучаю ни капли. Может быть, найдешь какого-нибудь сумасшедшего, коллекционирующего древности, и он даст тебе за нее что-нибудь…
Я сразу же поймал себя на том, что разговариваю с ним не так, как говорю теперь со своими клиентами, как будто хочу удержать его, не потерять из виду. Что-то пробудилось во мне при виде этого древнего голубого ящика, словно поманило из далекого сна.
– Я все равно не могу продать ее сейчас… Она пока не моя…
– Значит, ты хочешь, чтобы я вернул ее к жизни?
Можно подумать, у меня в гараже недостает работы…
Он размышляет, колеблется.
– Хорошо, только…
Но я прервал его, опасаясь, что он передумает, а у меня в голове вдруг возникла идея – открыть новое отделение по восстановлению старых машин. Теперь, во время экономического расцвета, найдется, конечно, много сумасшедших, которые заведут себе хобби наподобие этого.
– Приходи через три дня – и возьмешь ее, ты еще будешь гонять на ней по дорогам. Оставь ключи в машине и задвинь ее в угол, чтобы она не мешала тут, посредине. Помоги ему, – приказал я удивленному сторожу и пошел обратно в контору, раздумывая, не стоит ли сказать что-либо о стоимости ремонта, но решил обойти этот вопрос, побоявшись, что он передумает.
Я сидел за столом, просматривая последние счета. Через окно видно было, как он и сторож толкают машину в один из углов. Он некоторое время крутился около машины, погруженный в свои мысли, поглядывая в сторону конторы. Потом вышел и исчез.
Через пять минут я закончил свои дела, сунул несколько тысяч лир в бумажник, остальные закрыл в сейфе и собрался ехать домой. Перед тем как сесть в машину, я снова подошел к «моррису», открыл капот, чтобы посмотреть на мотор. И снова поразился при виде густой паутины, опутавшей все внутренности. Открыл крышку бачка для масла – и большущий черный паук медленно выполз из сухого ржавого мотора. «Недостает только одного винтика…» – усмехнулся я про себя. Раздавив паука о стенку мотора, я захлопнул капот, залез в машину, уселся за маленький руль, болтавшийся совершенно свободно, поиграл им немного, как мальчишка, посмотрел на устаревшие счетчики. Внутри было очень чисто, на сиденья надеты цветастые чехлы, сшитые вручную, на заднем сиденье лежала дорожная шляпа, к которой был привязан шарф, – женская старомодная шляпа. Я взглянул в зеркало и увидел, что старик сторож стоит позади машины и удивленно наблюдает за мной.
Я сразу же вылез, улыбнулся ему, сел в свою машину, завел ее и быстро выехал из гаража; метров через сто я увидел его стоящим на автобусной остановке, хотя автобусы в этот час уже не ходят. Весь этот промышленный район пустеет в одно мгновение. Я остановился. Он вначале не узнал меня.
– Здесь тебе придется ждать автобуса до завтра.
Он не расслышал. Повернул ко мне голову в старой зимней каскетке.
– Садись. Я еду в город.
Он снял каскетку и сел рядом со мной, вежливо поблагодарил, попросил разрешения опустить щиток от солнца.
– Это ужасное солнце… Как вы только терпите… Я уже отвык…
– Сколько времени ты не был в стране?
– Двенадцать лет, может, больше, я уже перестал считать…
– Где жил?
– В Париже.
– И вдруг решил вернуться?
– Нет, что вы! Я не вернулся… Приехал, чтобы получить наследство после моей старушки…
– Этот «моррис»… он и есть наследство?
Он покраснел, смутившись.
– Нет, из-за этой рухляди я бы не приехал, но есть еще дом, вернее, квартира в старом арабском доме в Нижнем городе… и немного вещей… старая мебель…
Он говорил откровенно, мне понравилась эта его прямота, без оправдывания, без чувства вины за то, что покинул страну, без увиливаний, – просто признался, что приехал получить наследство и снова исчезнуть.
– Представь себе, но этот твой «моррис» совсем не рухлядь… Это, если хочешь знать, очень прочная машина…
Да, да… он знает, он и старуха ездили на ней в пятидесятые годы, использовали ее на полную катушку.
Продвигаемся мы медленно, стоим в длинной очереди машин у въезда в город. Он сидит подле меня в своих больших темных очках, все время меняет положение щитка, чтобы укрыться от солнца, как будто солнечный свет может ужалить его. Мне неясно, кто же он такой: хотя его иврит совершенно правильный, но он употребляет всякие устаревшие выражения, вроде «моя старушка» или «финансы». Я продолжал нашу ни к чему не обязывающую беседу:
– Твоя старушка… бабушка… ездила в старом «моррисе», кто же ухаживал за машиной все это время?
Он не знает, правду говоря, у него с ней не было особой связи… Он был немного болен… оторван… в течение нескольких лет находился в специальном заведении в Париже.
– Заведении?
– Для душевнобольных… несколько лет тому назад… Но теперь все в порядке… – успокаивает он меня, слегка улыбаясь.
А мне вдруг все становится понятным – и то, как он зашел в гараж, толкая перед собой машину, и поиски винтика, и странность его речи, и эта внезапная откровенность. Сумасшедший, который вдруг вспомнил о старом наследстве.
– Когда она умерла? Эта старушка… твоя бабушка?
Бессмысленная беседа во время нудного, бесконечно медленного продвижения вперед под палящим солнцем.
– Да она не умерла…
– Что??
Он начал объяснять «накладку», которая произошла с ним, с той же торопливой откровенностью. Две недели назад он получил сообщение, что его бабушка умерла, он подсуетился, собрал деньги на билет и несколько дней тому назад приехал сюда, чтобы получить наследство, потому что он единственный наследник, единственный ее внук. Однако выяснилось, что старуха лежит в больнице в бессознательном состоянии, но пока еще жива… А он застрял здесь, ждет ее смерти. Потому и попытался поставить машину на колеса. В ином случае ему не пришло бы в голову заняться ею… Он и сам знает, чего она стоит… Но если придется застрять здесь на несколько дней, то он хотя бы попутешествует по стране… посмотрит новые территории… Иерусалим, прежде чем вернется во Францию…
