– Да пойми ты, в конце концов, – замотала головой я. – Я же не с тобой. Я не с тобой, а ты не со мной. Мы сами по себе, просто живем… нет – сосуществуем.
– Дина, очнись. Это все – слова. Ты уравновешенный, разумный человек. Ты живешь спокойной, комфортной жизнью, у нас все есть…
– Да-да, и прекрасные отношения, – ехидствовала я, но Володя, похоже, ничего не замечал. Я вспомнила лицо Алексея. Его темные глаза, такие опасные, такие сильные руки. «…Ты хочешь быть моей?..»
– Именно.
– Да пошли они к черту – эти прекрасные отношения. Я вообще не могу понять, в каких мы с тобой отношениях? Что именно нас связывает? Будешь ли ты переживать, если эти прекрасные отношения вдруг кончатся?
– Давай не будем разговаривать беспредметно, – нахмурился он.
Я всплеснула руками:
– Я могу выразиться максимально предметно! Скажи, ты меня любишь? Хочешь ли, чтобы я любила тебя? Или тебе достаточно только того, что мы вместе растим Ваньку?
– Дин… Все не так просто, – замотал головой он. – Я хорошо к тебе отношусь, мне кажется, что то, что у нас есть – больше, чем у многих других. Но то, что есть, – это все, что я могу тебе предложить.
– Вот и отлично, – отвернулась я. Не хотела, чтобы он видел мое лицо. – Пусть так. Но я хочу, чтобы твоя мама имела право видеть Мусяку. Считай это моим требованием к нашим прекрасным отношениям.
– Что именно ты хочешь? – сжал зубы он.
– Фотографии, визиты два-три раза в год. Возможно, каникулы. И столько телефонных разговоров, сколько она захочет.
– Отлично, – кивнул он. – Я согласен.
– Да? – поразилась я. – Вот так просто?
– Да. Просто, – пожал плечами он. И нажал кнопку лифта, отворачиваясь от меня, давая мне понять, что на этом разговор наш окончен.
– Но почему? Почему ты так сговорчив? Я не думаю, что ты собираешься выполнять свое обещание, – сомневалась я.
– Ты же знаешь, моя дорогая, я всегда выполняю свои обещания. Но ты не знаешь мою милую матушку. Думаю, она еще преподнесет тебе сюрприз.
– В каком смысле? – переспросила я. Но он только ухмыльнулся, подмигнул мне и вошел в лифт.
Глава десятая,
в которой я неожиданно для себя испытываю сожаление
Все, что ни делается, – к лучшему.
Однако лучшее – враг хорошего!
Зима в этом году наступила быстро, не дав осени даже раскачаться как следует. И пары недель не прошло, как я вернулась из Петербурга, деревья еще хорохорились не до конца опавшей желтой листвой, когда на улицы просыпалась густая мокрая снежная крупа. Люди переглядывались в недоумении, еще не готовые принять тот факт, что тепла теперь не будет очень, очень долго. Впрочем, метеостанции передавали по постам, что все еще не так плохо. Что где-то за Уралом все вообще уже давно в сугробах. Джипы не заводятся, так что все ездят на «Нивах». И что вы хотите вообще? Что странного в том, что в Москву каждый год приходит зима? А в других регионах что, лето, что ли?
– Но не в конце же октября? – возмущались москвичи. – Куда смотрит мэрия?
– Еще растает. Вот увидите, наш ждет зеленый Новый год, – уверяли одни.
– А это смотря сколько выпить, – соглашались с ними жители нашего района. Кое-кто предсказывал в скором времени минус пятьдесят и все кары небесные. Папины братья по оружию массового поражения печени вообще считали, что наступает конец света. А раз так, то не пить было бы в высшей степени самонадеянно и неостроумно. Конечно же, папа старался держаться поближе к народу. По крайней мере, до тех пор, пока мог держаться на ногах.
– Дочка, ты? Откуда это ты тут взялась? – с удивлением осмотрел меня снизу вверх мой прародитель, когда я волею судеб оказалась около своего собственного подъезда в доме на бульваре Карбышева.
– Более логично было бы спросить, откуда тут взялся ты, – прищурилась я, определяя на глазок папины кондиции. – А мама-то знает, где тебя носит? Все никак не отвыкнешь от любимой лавки?
– Злая ты, дочь, – грустно, но без злости сказал он. – Я тут по делу.
– Да что ты? – поразилась я. Папа и по делу – это было странно. Профессию свою, то есть работу грузчика, он уже давно не практиковал по состоянию здоровья, так что какие еще у него тут могли быть дела? Перезанять на бутылку? Сдать бутылку? Я любила свою семью, ценила бесценный дар жизни, отданный в мои неблагонадежные руки, но с уверенностью могла сказать: никаких дел тут у папаши быть не могло.
– Папуль, хочешь я тебя до дому отвезу. А то уже поздно, мама будет волноваться, – внесла предложение я. Судя по задумчивому папиному лицу, программа сегодняшнего вечера еще не была им выполнена до конца. Он колебался.
– Может, чуть позже. Мне тут еще… надо.
– Ну, смотри сам. Я пока тоже еще занята, мне надо квартиру показать и почту забрать.
– Опять жильцы смотались? – усмехнулся папа.
– А ты бы смог тут прожить долго? – удивилась я, махнув в сторону нашего подъезда. Дом в вечернем свете смотрелся не так плохо, как днем. Именно поэтому первый показ моей двухкомнатной со всеми удобствами квартиры № 13, сдаваемой мною в аренду, я старалась проводить поздно вечером. Желательно еще разбить большой фонарь на бульваре и вывернуть все лампочки в подъезде. Будет больше шансов привлечь клиентов, которых, как я ни старалась, как ни снижала ежемесячный платеж, очень быстро переставал устраивать тот набор удобств, который я предоставляла.
Квартира сдавалась вместе с отваливающейся штукатуркой, искрящими проводами и тараканами, которые вполне уже могли проводить референдум, национализироваться и отделяться, как Черногория, – так давно они тут жили. Много, много поколений тараканов. Сегодняшние, наверное, были пра-пра-правнуками тех, что ползали по моим бутербродам в школу. На кухне давно не работал кран, в туалете же, наоборот, все текло без остановки. Ванна нареканий не вызывала, пока в ней заново не нарастал грибок. Отчий дом, как же много чудесных воспоминаний, сколько драгоценных моментов останется в моей памяти навсегда. Чего стоили только все те разговоры, которые я слушала через вытяжку. Раньше умели строить, знали, что делали. Чем морочиться на прослушке, «жучках» и прочей шпионской дребедени, все советские дома оборудовали такой системой вентиляции, что, сидя в коридоре, можно было услышать разговоры на пять квартир во всех направлениях.
– Я прожил тут почти всю жизнь, – напомнил мне папа. – Больше, чем ты.
– О, Динка? – радостно огласил двор приветствиями Аркашка. Папа радостно улыбнулся, но потом запоздало бросил на меня беспокойный взгляд.
– О, вот, значит, оно, твое дело, – усмехнулась я.
– И ты тут, Динка-картинка! – обнял меня Аркаша. Он вышел из подъезда, как всегда, в тапках. Подумаешь, что снег с дождем. Таким, как Аркашка, море всегда по колено. И сугробы тоже.
