– Осторожно, горячее! – предупредил Игорь.
– Смотрите! – Я поднесла ложку к нему. – Оса!
– Сладкая смерть, – мрачно констатировал Игорь, осторожно извлекая ее за крылья из вязкой массы. – Тем не менее попробуем. – Он осторожно попробовал варенье с конца ложки и кивнул: – Вкусно!
– Теперь я! – И я тоже слизнула капельку варенья, а потом, распробовав, облизала всю ложку.
Игорь, не дыша, смотрел на меня.
– Слушайте, я прямо хрюшка какая-то – слопала все варенье! – сказала я, растерявшись от его пристального взгляда.
А он протянул руку и стер пальцем с моих губ капельку варенья. Его прикосновение отозвалось во мне странными мурашками по спине, и я поежилась.
– Ничего, – странным голосом произнес он.
Мы молча смотрели друг другу в глаза.
– Аля, – хрипло сказал он и взял меня за руку. – Аля, – повторил он, развернув руку и поцеловал ладонь.
Я вздрогнула. Варенье кипело и пузырилось в огромном тазу, а деревянная ложка снова плавала по поверхности огненно-желтой вязкой массы.
– Ага, голубчики, – во двор забежала Анжела, – как тут у вас, продвигается? – Она сунула нос в таз, понюхала и заключила: – Готово!
– Да ты попробуй! – Я выловила ложку и протянула ей.
– Не, я всегда готовность еды на нюх пробую. Так вернее, – засмеялась она. – Молодцы! Сейчас закатывать в банки будем. Игорь, далеко не уходите, будете машинку держать. Аля с собой пару баночек возьмет. Вы, Игорь, супругу свою обрадуете!
– Спасибо, – сдержанно поблагодарил Игорь. – Татьяна будет рада.
Весь день мы трудились над проклятыми банками, я уже и не надеялась попасть на пляж, чтобы попрощаться с морем.
– Да уж беги, окунись напоследок, – смилостивилась Анжела к вечеру. – Мне Игорь поможет! Придешь – я выставлю бутылочку своего винца в честь твоего отъезда. – И она подмигнула мне.
– Как отъезда? – Игорь побледнел.
– Как-как, обычно! – Анжела с натугой поднимала банки на стол. – У Альки отпуск кончился, у вас начинается.
Когда я вернулась с пляжа, меня ждал накрытый стол в хозяйской беседке, увитой виноградом. «Курортникам» рассиживаться в хозяйской беседке строго воспрещалось, и только сегодня ради меня Анжела сделала исключение. На столе красовалась бутылочка с домашним вином, стояли блюда с салатом и фаршированным перцем. Прямо пир на весь мир! На прощальный ужин кроме меня был приглашен только Игорь.
Анжела внимательно посмотрела на нас и произнесла первый тост:
– Много у меня за лето бывает людей, да вот к Альке прикипела я сердцем. Хорошая ты девчонка. Я хочу выпить за то, чтобы у тебя были любовь, счастье и чтобы ты никогда-никогда не знала одиночества! – вдруг всхлипнула она.
Последняя часть тоста оказалась слегка подмоченной, но мы дружно чокнулись бокалами, выпили, и Анжела поцеловала меня мокрыми губами в щеку. После этого она посидела еще минут десять, а потом, сославшись на дела, оставила нас одних.
Стемнело. На столе догорала свеча, ее отсвет отражался в зрачках Игоря. Он взял мои ладони в свои руки. Они оказались неожиданно мягкими и горячими.
– Аля, – одними губами произнес он, – иди сюда, Аля!
В полутемном дворе было тихо, только позвякивал цепью дворовой пес. «Курортники» ушли гулять, Анжела смотрела телевизор. Вокруг не было никого, только звездное южное небо в просветах виноградных листьев. Поцелуи Игоря были нежными, ласковыми, немного нерешительными. Мне понравился вкус его губ, его короткие вздохи.
– «Зацелую допьяна, изомну, как цвет», – тихо сказал он. – Как прав был Есенин, я только теперь понял смысл этой фразы.
На следующее утро мы сидели на жесткой лавочке в душном здании аэропорта и крепко держались за руки. Я улетала. А через час должна была прилететь семья Игоря. Мы обменялись телефонами, но я знала, что курортные знакомства недолговечны, и старалась не строить никаких планов.
А через три недели, когда крымский загар и крымские воспоминания побледнели и я с головой погрузилась в новую работу, он позвонил сам.
– Я так хотел позвонить раньше, но не мог! – кричал он в трубку, словно находился на другом конце света. – Столько дел в больнице! Очень хочу тебя видеть!
– Когда?
– Давай, я подхвачу тебя где-нибудь в городе, поедем к моим друзьям! А хочешь – просто покатаемся.
Ресторанов в голодной, неосвещенной Москве начала девяностых было немного, да и не по карману они были хирургу городской больницы.
Мы вечерами кружили в его потрепанных «Жигулях» по городу, останавливаясь на обочинах… Часто сидели в больнице во время его ночных дежурств, пили чай с Анжелиным вареньем. Иногда друзья оставляли ключи от своих квартир…
И было это тринадцать лет назад…
С тех пор я прибавила пять лишних килограммов и приобрела профессионализм и деловитость. А еще я побывала замужем. Восходящая звезда телевидения Ингмар Каспаров сделал мне предложение, я согласилась. Гости бурно веселились на нашей свадьбе, а утром после первой брачной ночи Ингмар перевез в мою двухкомнатную квартиру свою мамашу, наполовину лежачую старуху. У него была своя квартира в Бирюлево, но он сдал ее приятелю.
Семейная жизнь у нас была своеобразной – я работала в глянцевом женском журнале, придумывая советы, как выглядеть привлекательно и соблазнять собственного мужа. Прерывалась на приготовление обеда для свекрови, постирушку и исполнение ее капризов. Ингмар же пропадал в Останкино, заваливаясь домой только ночевать.
Старуха – ее звали Ангелиной Филимоновной – оказалась вздорной, капризной любительницей скандалов. Она обожала говорить по телефону и смотреть сериалы. Целыми днями она рассказывала своим подругам о том, что попала на попечение к фашистке-невестке, которая не дает ей жизни и кормит исключительно невкусно.
Помотавшись целый год между моей квартирой и телецентром, Ингмар подал на развод. Я не возражала.
– Только мать пусть пока поживет у тебя, – весело, упаковывая вещи, попросил он. – Нам с Кариной брать ее в съемную квартиру некуда.
– А где же твоя квартира? – ахнула я.
– И-и, вспомнила! – расхохотался Ингмар. – Знаешь же, что я весной тачку грохнул? Продал железо, квартиру – как раз на джип денежек и набралось, – ласково, затягивая молнию на куртке, весело сообщил он.
– Подожди! – Я вцепилась ему в рукав. – И долго твоя мать будет жить у меня?
– Найдем приличное жилье и тотчас же заберем! – пообещал Ингмар.
Вот уж сколько лет он женится, разводится, сходится, расходится, покупает квартиры, делит их, снимает, но его старуха-мать продолжает жить у меня. Я привыкла к ней. Возвращаться в дом, где кто-то обитает, пусть даже Ангелина Филимоновна – совсем другое дело, нежели в пустую бетонную коробку. Единственный минус – при строгом режиме, установленным старухой, на личной жизни можно поставить крест. Пригласить в гости поклонника, когда за стеной обитает злобная бывшая свекровь? Выручали однушки, которые сдавались за сто долларов в месяц. Но вообще-то не в чужих постелях дело. Для нормальной жизни нужно что-то большее, как ни старомодно или пошло это звучит. Поэтому за эти тринадцать лет я сублимировала свои желания в несколько стихотворных сборников и бесчисленное количество статей в журналах и газетах.
Я по-прежнему «в свободном полете», у меня своя тематика и гибкий рабочий график. Деньги я заколачиваю на крепких, четких, как сводки с фронта, экономических статьях, а материалы о выставках, бутиках, премьерах и салонах позволяют мне вести некое подобие светской жизни. Вернисажи, показы, артистические ужины – к неудовольствию старухи, я зачастую возвращаюсь далеко за полночь. Почти всегда выясняется, что именно в этот день, в этот час ей нужно было принять ванну, перестелить постель или подстричь жесткие, как пластик, ногти на ногах. И если я отмахиваюсь от безумных требований, с легкомыслием перенося дела назавтра, разгорается нешуточный скандал. Старуха кидает в меня подушки, тапки, пульты от телевизора и видеомагнитофона, а потом долго и с упоением рыдает басом так, что соседка Дарья Ивановна стучит в стенку.
– Она ревнует вас, – просто и бесхитростно объяснила докторша, раз в месяц посещавшая старую мегеру. – Ей хочется быть там, где бываете вы. Вы для нее – пуповина, соединяющая с внешним миром. Через вас она поглощает события этого мира. Без вас она станет слепа, глуха, могут быть и осложнения. Ее может полностью парализовать. Лучше рассказывайте ей о своих праздниках, ведь это несложно, не так ли?
Я вняла объяснениям врача, и старуха больше не устраивала скандалов, когда я приходила поздно. Покорно намыливая ее жесткую, как шкура слона, кожу на спине или переодевая ее в огромную фланелевую рубаху, я бездумно молола обо всем, что видела, слышала, с кем и о чем говорила.
