— Готово, — объявила Паула, садясь наконец за стол. — Угощайся.
— С удовольствием. — Будто мстя за возможную подлость Джордан, Филип уверенным движением взял с подноса верхнюю булочку, откусил приличный кусок и запил его ароматным чаем. Паула смотрела на него с полуулыбкой. — Вкусно, — похвалил он, прожевав и проглотив.
— Я очень рада. — Паула поставила на стол локти и подперла руками голову. — Итак, приступим к самому неприятному. Во всяком случае, для меня…
А может, нам еще не поздно все начать сначала? — посетила Филипа неожиданная мысль. Я ношусь за тенью женщины, которую знаю лишь по давним воспоминаниям, втемяшил себе в голову, что люблю ее одну, никак не хочу признать, что не нужен ни ей, ни ее дочери. А жену, с которой, пусть не особенно счастливо, прожил под одной крышей несколько лет, которую изучил как свои пять пальцев, не желаю больше знать. Что, если я ошибаюсь? Вдруг должен лишь найти к ней иной подход? В чем-то изменить себя? Может, сама судьба подвела меня к этому?
Нет! — категорически сказал себе он, испугавшись вдруг хода своих размышлений, дурацкой, несвойственной ему переменчивости. Такие решения принимаются раз и навсегда. Да я потеряю всяческое к себе уважение, если сейчас пойду на попятный. И вряд ли у нас с Паулой что-нибудь получится: мы пробовали жить как нормальные люди не месяц, а целых пять лет. Надо освободиться друг друга, идти в будущее каждый своей дорогой. Пусть она будет счастлива. Без меня.
Джордан же… Если я для нее ничего не значу, что толку торчать у ее бывшего дома? На что-то надеяться? Она ведь взрослая самостоятельная женщина и дает себе отчет в том, что делает.
Филип отправил в рот остатки булочки и, старательно делая вид, что его ничто не гнетет, кроме необходимости оговорить все детали развода, отпил еще чаю. Паула после продолжительного молчания вновь заговорила:
— Знаешь, я долго размышляла над нашей ситуацией и поняла, что только мучила тебя все эти годы. — Ее лицо стало вдруг настолько печальным, что Филип чуть было не схватил ее за руку и не принялся утешать. — Мне следовало быть более сдержанной, более сговорчивой. Не взрываться по пустякам, не требовать от тебя бог знает чего. — Она грустно улыбнулась. — Вспоминаю сейчас отдельные эпизоды нашей жизни и не понимаю, почему я вела себя именно так? Из вредности, что ли? Из желания что-то тебе доказать? Не знаю…
Филипу вновь сделалось неловко. Он протянул вперед руку.
— Подожди, Паула…
— Не перебивай меня, прошу, — вежливо, почти с мольбой произнесла она. — Дай договорить.
Он пожал плечами.
— Хорошо.
— Почему я отказывалась родить тебе ребенка? — спросила Паула, глядя в глаза Филипу, но обращаясь к самой себе. — Почему точно взбесилась, когда ты сказал, что заведешь котенка? Задаюсь сейчас этими вопросами снова и снова, а ответов, представь себе, не нахожу. Даже смешно… Ладно, — она махнула рукой, — теперь в любом случае все в прошлом. Я просто хочу, чтоб ты знал: я раскаиваюсь в том, что была такой гадиной. И постараюсь исправиться. Так… для самой себя.
Она замолчала, шмыгнула носом. Сердце Филипа сжалось от чувства вины.
— Далеко не ты одна вела себя не так, как следовало бы, — убедившись, что Паула не намеревается ничего добавлять, заговорил он. — Я тоже хорош: уходил в себя, прикидывался, что мне нет никакого дела ни до твоих друзей, ни до увлечений. Мы оба друг друга мучили. Я тоже раскаиваюсь и должен во многом исправиться. Наверное, тебе следовало выйти замуж за совсем другого мужчину, — глядя в одну точку на румяной булочке — добавил он. — Тогда ты всегда оставалась бы такой, какой была когда-то, — веселой, доверчивой хохотушкой.
— Нет! — пылко воскликнула Паула. — За другого я замуж не вышла бы никогда! И не выйду. Вообще не подпущу к себе никого. Такого, как ты, мне не найти…
Она смущенно потупила взгляд, а сердце Филипа обдало теплом. Паула не сожалела о том, что когда-то связала с ним жизнь. Значит, все было не зря. Он опять протянул руку и прикоснулся к ее запястью.
— Не говори так, Паула. Ты обязательно встретишь еще человека, с которым заживешь гораздо счастливее, чем со мной.
— Даже думать об этом не хочу. Ты, несмотря на то что мы так часто ссорились и не понимали друг друга, самый лучший, единственный! — Паула взглянула на него с отчаянной смелостью, как будто дошла до предела и уже не боялась ничего — ни выставить себя в нелепом виде, ни показаться смешной, ни унизиться, ни опозориться. — Как представлю себе, что кто-то другой, не ты, прикасается ко мне, ложится со мной в постель, — дурно делается. Я ни с кем больше не сойдусь, точно знаю. Потому что, как бы все ужасно у нас ни было, я до сих пор люблю тебя… — У нее задрожал голос, и она, замолчав, опустила голову.
Филип смотрел на нее в полном ошеломлении. Неужели он был настолько слеп? Не видел, не понимал, что Паула относится к нему гораздо более серьезно, чем ему казалось? Или она сама осознала это только сейчас, или, потрясенная необходимостью развода, выдумала то, чего никогда и не было?
Паула вдруг вскинула голову. Ее лицо внезапно посерьезнело, брови — впервые за сегодняшний вечер — медленно сдвинулись.
— Только имей в виду, я не для того объясняюсь тебе сейчас в чувствах, чтобы удержать, — произнесла она с поразившим Филипа достоинством. — Просто считаю, что ты должен обо всем знать. Потом откровенничать будет поздно, а раньше обстоятельства все были не те.
Оказывается, о некоторых ее достоинствах я даже не догадывался, с удивлением подумал Филип. Она может быть благородной, смелой, открытой… Черт! Погрязнув в глупых разбирательствах, мы угробили столько времени, так много возможностей…
Внезапно тишину дома нарушил странный звук. Кто-то как будто чихнул наверху, где-то в районе спальни. Филип не поверил своим ушам и, решив, что звук ему всего лишь послышался, покачал головой. Но тут чихнули во второй раз — громче и продолжительнее. Совершенно сбитый с толку Филип посмотрел на Паулу. Она сидела ужасно бледная, с исказившимся от ужаса лицом.
— Что это было? — начиная обо всем догадываться, требовательно спросил Филип.
Паула с глупым видом помотала головой и ничего не ответила.
— Ты что, не одна? Гостей принимаешь? — еще не вполне веря, что позволил себя так одурачить, продолжал спрашивать Филип. — Почему же прячешь их где-то наверху? Не иначе как в спальне, правильно? Какого черта ты молчишь?
В приступе ярости он вскочил, рывком поднял Паулу со стула и потащил через кухню и прихожую на второй этаж, в их бывшую спальню. Паула попыталась было выдернуть руку, но Филип сжал ее с таким остервенением, что перепугал пленницу до полусмерти. Начиная хныкать и что-то причитать, она оставила попытки высвободиться.
