— Интересно, кому ты больше лжешь: мне или себе? — произнесла Бренда, задумчиво глядя перед собой и перебирая пальцами еще нераскрывшиеся бутоны цветов.
— Я же сказала: Сэм меня не интересует, — еще раз с нажимом на последнее слово произнесла Донна.
Она уже пожалела, что приехала сюда, и выражение легкой досады скользнуло по ее лицу. Бренда заметила это и произнесла:
— Я вовсе не ставлю перед собой цели обвинить тебя или Сэма в том, что тогда произошло. Это было бы глупо. Вы любите друг друга, и не в ваших силах совладать с этим чувством.
— О чем ты говоришь? — сделала попытку возразить Донна. — Он вовсе не…
— Не спорь, — остановила ее Бренда. — То, что между вами не просто дружеские отношения, я заметила сразу, когда впервые увидела вас вдвоем. Это трудно объяснить словами, но каждый раз, оказываясь рядом, вы начинали наполняться каким-то внутренним светом. Признаюсь, в такие минуты я испытывала зависть и обиду.
— Если ты обо всем догадывалась, почему не поговорила со мной раньше? — спросила Донна, смирившись с тем, что уйти от болезненной для них обеих темы не удастся.
— Я не видела в этом смысла, — просто ответила Бренда и пояснила: — В моем присутствии ты вела себя достаточно сдержанно. Да и Сэм не давал ни единого повода усомниться в своей верности.
— А сейчас? Что изменилось сейчас, заставив тебя ворошить прошлое? — Донна подошла к окну и, раздвинув пальцами полоски жалюзи, посмотрела на улицу.
— Я умираю. И перед тем, как… — Бренда глубоко вздохнула. — Словом, мне хочется расставить все по своим местам. Раздать долги и проститься с дорогими мне людьми.
Она замолчала, собираясь с мыслями, и Донна не спешила нарушать тишину.
Когда Бренда заговорила вновь, в ее голосе зазвучала новая нотка, что-то похожее на раскаяние.
— Я очень виновата перед вами, — сказала она, сцепляя тонкие пальцы рук.
Именно этот полный скрытого отчаяния жест отчего-то сохранился в памяти Донны. Она потом не раз вспоминала его, когда заходил разговор о Бренде.
Сейчас же слова молодой женщины удивили и потрясли ее, заставив задать вопрос:
— О какой вине ты говоришь?
— Я отняла у тебя Сэма, пользовалась его любовью даже тогда, когда знала, что она по праву принадлежит тебе. А он мучился, разрываясь между долгом и чувством. Однажды я решилась уйти с вашего пути, но ты помешала сделать это. Тогда я уже знала, что больна, но скрывала свой недуг от Сэма, понимая: он никогда не оставит меня, если будет знать об этом. Ты сама заставила рассказать ему правду…
— Боже, — прошептала Донна, закрывая лицо руками. — Боже, боже, боже…
— Знаешь, я даже испытывала некоторое удовлетворение, наблюдая за вашими мучениями, но потом мне стало стыдно. Сэм страдал, а я слишком любила его, чтобы злорадствовать, — рассказывала Бренда, точно находясь на исповеди. — Однажды я застала Сэма за разглядыванием твоих фотографий. Господи, у него было такое лицо! На меня он никогда не смотрел так. В какой-то момент Сэм заметил мое присутствие и смутился. Сказанное им тогда наполнило меня ненавистью к тебе, навсегда отпечатавшись в моем сознании.
— Что же он сказал? — осторожно спросила Донна, замирая в ожидании ответа.
— «Мечта всегда остается недостижимой» — вот что! — с горькой усмешкой произнесла Бренда. — Понимаешь, ты для него была мечтой, а я — просто той, кто всегда находилась рядом.
— Находиться рядом с любимым человеком уже само по себе счастье, — тихо проговорила Донна.
— Даже если его сердце отдано другой? — резко спросила Бренда и сама же ответила: — Нет, это страшная пытка, с которой не сравнятся все муки ада. И я подвергалась ей каждый день.
— В любом случае все кончено, — устало заметила Донна.
Она хотела поскорее завершить неприятный разговор и уйти, однако Бренда еще не собиралась отпускать ее.
— Прости, — неожиданно сказала она. — Я вовсе не собиралась вести себя как последняя дрянь. Мне просто хотелось исправить одну несправедливость, допущенную судьбой в отношении трех человек. Хотя, возможно, уже слишком поздно что-либо изменить.
— Ты права, уже слишком поздно, — произнесла Донна, поворачиваясь и делая шаг к двери.
— Еще одно, — торопливо окликнула ее Бренда. — В самом начале разговора ты сказала, что беременна. Это ведь не его ребенок, не Сэма? Умоляю, открой мне правду! Я не смогу простить себя, если буду думать, что стала причиной разлуки родителей невинного создания.
Меньше всего на свете Донне хотелось лгать умирающей, и она предпочла бы просто молча удалиться. Однако в голосе Бренды было столько мольбы, что Донна сжалилась над ней и, помня об обещании, данном Антуану, произнесла:
— Сэм не отец моего ребенка.
Покинув палату, она прислонилась к стене коридора, дожидаясь, пока вызванное пережитым волнением сердцебиение немного утихнет, а затем медленно побрела к лифту.
Когда Донна уже шла через вестибюль к выходу, она неожиданно столкнулась с тем, кого меньше всего на свете желала бы сейчас видеть.
— Здравствуй, Донна, — произнес Сэм после некоторой паузы, во время которой они старательно отводили глаза друг от друга. — Ты была у Бренды?
Она молча кивнула и собралась пройти мимо, но он задержал ее.
— Я слышал, ты вышла замуж за Антуана. Я видел его несколько раз, и он показался мне хорошим парнем. Ты счастлива?
— У меня все в полном порядке, Сэм, — старательно сохраняя спокойствие, ответила Донна и для пущей убедительности повторила: — Все в полном порядке…
Между ними вновь возникло неловкое молчание, которое на этот раз нарушила Донна. Она шумно выдохнула и нарочито бодрым тоном сообщила:
— Что ж, была рада увидеть тебя, Сэм. Прости, мне пора идти. Да и тебе, наверное, тоже. Бренда не простит, если узнает, что я тебя задержала.
Дружески похлопав его по плечу, Донна пошла к выходу, услышав, как он бросил ей вслед:
— Счастливо…
В следующий раз Донна увидела его через несколько дней, уже на похоронах Бренды.
Это была строгая и вместе с тем удивительно трогательная церемония. Народу, пришедшего проститься с усопшей, было немного, но, судя по их лицам, они все искренне скорбели.
Поддерживаемая под руку Антуаном, Донна стояла чуть в стороне, не желая привлекать к себе лишнего внимания. На ней был черный брючный костюм, удачно скрадывающий беременность, и такого же цвета широкополая шляпа, закрывающая лицо от любопытных взоров.
