одежды и обуви.
Останавливает на парковке, глушит мотор, поворачивается ко мне и спрашивает:
— Ну что, Элла Сергеевна, готова официально выйти со мной в свет?
Меня слегка потряхивает — нервы. И не то чтобы робею перед выходом в свет — я не раз была на разного рода мероприятиях с отцом, просто с Тимуром… это впервые и очень волнительно. Непривычно, странно, остро и на грани. Словно вот именно этим вечером всё, что случилось между нами, станет реальностью. Ожившим сном — моей новой реальностью.
Что будет после? Как вообще дальше будут протекать наши отношения, в какое русло вытекут? Не знаю. Мы не говорим о будущем, но поступки Тимура, его желание защитить меня, быть со мной рядом, даже вот просто сегодня пойти куда-то вместе, значат для меня намного больше самых красивых на свете слов.
Я ведь не в балагура и шутника влюбилась, не в душу компании, играющего ночами для всех девушек округи на гитаре печальные баллады, не в своего в доску парня. Я полюбила серьёзного, немногословного и в чём-то даже мрачного Сухаря, который, как оказалось, умеет быть тёплым, ласковым и нежным. Ну, иногда.
— Ой, какой макияж красивый! — восклицает Энджи, когда связываемся в мессенджере.
После того как всё наладилось, в родовом гнезде Каировых чудесным образом появился интернет, потому мне ничего не стоит прибегнуть к нему, чтобы, позвонив лучшей подруге, успокоить нервную дрожь.
— Ты снова что-то ешь, — смеюсь, наблюдая энергичную работу челюстей Анжелики.
— Бабуля пирожков напекла, моих любимых, — вздыхает Энджи и потрясает перед глазком камеры щедро надкусанной сдобой. — С ней я не то что не похудею, вообще в дверь не пролезу!
Анжелика возмущается, хотя уж кому-кому, а ей с её метаболизмом лишние килограммы точно не светят.
— Эллка, ты тему-то в сторону не уводи! — спохватывается, чинно вытирает пухлые без всякого ботокса губы салфеткой и сводит тёмные брови к переносице. — По какому случаю такая красота?! И платье… А ну! Встань! Покрутись! Это же платье?! О-о-о! Это оно, да? Та лавандовая прелесть из последней коллекции Фердинанда Церелли? Боже, я о нём мечтаю уже две недели! Ну и жучка ты, Эллка!
Я смеюсь, а Анжелика вдруг хлопает себя ладошкой по лбу:
— Признавайся, это свидание? Да? Да?! С Тимуром? О-о-о, вы пойдёте в ресторан? Или подожди… на яхте кататься? Выкладывай!
— Ты такая смешная, — присаживаюсь напротив ноута, смахиваю с плечей разноцветные локоны и рассказываю Анжелике, что сегодня мы идём на какой-то жутко важный ужин и ради этого события я даже согласилась обуть каблуки.
Хоть колено всё ещё жутко ноет, я хочу сегодня быть самой красивой.
— Повесились там, — получаю напутствие от Анжелики и отключаю видеосвязь, когда наступает время выходить из комнаты.
* * *
— Не волнуйся, — улыбается Тимур, когда перед капотом машины вьётся кирпичной ленточкой подъездная дорожка к воротам модного загородного комплекса.
— Не волнуюсь, — говорю и крепче сжимаю его ладонь, пока он второй рукой мягко управляет машиной. — Просто ты так и не объяснил, что здесь за событие намечается.
— О, ничего особенного. Просто юбилей старинного приятеля, — его пальцы тёплые, немного шершавые, а кожа на тыльной стороне ладони гладкая с ощутимыми узелками вен.
Значит, с друзьями познакомит.
— А в каком качестве? — озвучиваю вопрос, который ещё даже в голове не успела прокрутить. Он просто вырвался наружу, ничего уже не изменишь.
— В смысле? — словно не понимает меня Тимур, хотя в глазах черти пляшут.
— В каком качестве я здесь?
Ну вот, спросила.
Хочется зажмуриться, но я продолжаю смотреть на чёткий профиль Тимура, подсвеченный проникающим в тёмный салон сиянием сотни лампочек, что вмонтированы в красивые гирлянды. Они опутывают деревья, кусты, сплетаются в причудливые узоры и нанизанные на жёсткий каркас образуют силуэты диковинных животных.
Дорожка узкая, за нами пристроилось ещё несколько машин представительского класса, ворота приветливо распахнуты, но Тимур смотрит только на меня.
— Ты ещё не поняла?
Он будто бы удивлён, а мне хватает этого, чтобы понять: я здесь не просто мимокрокодил, не случайная попутчица, не кто-то с улицы. Я — Элла Протасова — официальная спутница Тимура Каирова, а это уже, уверена, многое значит.
— Вижу, что поняла, — улыбается лениво и наклоняется, чтобы сорвать с губ, покрытых нюдовой помадой, поцелуй. — Вкусная.
Краснею от этого нехитрого комплимента, и волнение отступает на десятый план. На его место приходит оживление и лёгкий укол адреналина. Я слышу музыку — джаз, кажется. Она проникает в приоткрытое окно, живая и волнующая, а впереди маячат шатры. Их около десятка, а вокруг красивые люди пьют шампанское из высоких бокалов, о чём-то беседуют.
Тимур паркует автомобиль между чьими-то кадиллаком и порше, выходит на улицу, а я не тороплюсь следовать его примеру. Крошечный серебристый клатч лежит на коленях, я цепляюсь в него пальцами левой руки, а правой поправляю в последний раз причёску. Каиров машет кому-то, обходит машину и распахивает мою дверцу.
— Прошу вас, Элла Сергеевна.
— Благодарю, Тимур Русланович, — улыбаюсь, как мне кажется, томно и вкладываю свою ладонь в его.
Грациозно ступаю на плитку, придерживая подол платья, и переплетаю наши пальцы. Тимур заламывает бровь, усмехается и, поддерживая меня за талию, ведёт вперёд — к шатрам.
По дороге беру бокал с прохладным шампанским с подноса пробегающего мимо официанта, благодарю его улыбкой, кивком головы и перевожу взгляд на стоящих впереди людей. Их тут десятки, если не около сотни, но двор настолько просторный, что всем хватает места, ещё и запас остаётся.
Спасибо, папа, хотя бы за то, что в высшем обществе гиен и шакалов я не чувствую себя инородным предметом.
Именинник находится в одном из шатров и, увидев его, на мгновение жмурюсь. Окружённый парочкой таких же респектабельных мужчин и ослепительно красивых женщин, он хмуро и весьма сердито что-то выговаривает застывшему перепуганному официанту, который, уверена, только чудом не падает замертво. Но наше с Тимуром появление спасает бедолагу от неминуемой гибели, потому что именинник расплывается в улыбке и делает шаг вперёд, позабыв, что секунду назад готов был сожрать парнишку без соли и перца.
Властным жестом отправляет его прочь и раскрывает руки для дружеских объятий.
— Каиров, ты всё-таки выбрался, сыч эдакий, а я уж надежду потерял,
