сглатывать, как больная бешенством собака.
– Чего я? – поинтересовался даже не запыхавшийся Муромцев. Не знаю, как ему удалось не задохнуться, таща на руках восемьдесят килограмм бегемочьей грации в моем лице.
–Нет, вы меня снова не дослушали, это нестерпимо. И вообще, я сама могу идти. И прижимать меня к себе так сильно просто даже неприлично с вашей стороны.
Ну что я за дура? Я не то что идти, стоять не смогу. В голове поселились веселые голубые вертолеты. А еще мне страшно приятно вот так качаться в руках моего несносного будущего свекра. И ключевое слово здесь как раз таки – страшно. Потому что его прикосновения вызывают во мне такую бурю совершенно необъяснимых эмоций, которые уже очень трудно списывать на гормоны.
– Ты не считаешь, что после нашей с тобой миленькой сделки, обращаться ко мне на вы – верх лицемерия?– рыкнул Виктор Романович, так, что у меня по телу прошла огненная волна мурашек и свело низ живота. Я вздрогнула от приятной судороги.
– Ну, брудершафтов же мы не пили,– глупо хихикнула я, очень пытаясь скрыть свое состояние. Состояние – нестояния.
– Умоляю, закрой свой рот, и что с тобой? Ты скрючилась. Что? Живот болит? Эй, Марджери, потерпи. Я отвезу тебя в больницу.
– Не нужно. Все в порядке, ну если конечно мне не оторвало правое ухо фейерверком. Я его не чувствую,– хныкнула я, только теперь почувствовав, что что-то теплое стекает по моей шее на новенькое худи с красивым Спанч Бобом нарисованным на моей распухшей груди. Вот уж не думала, что от беременности может ее раздуть раньше чем живот. А еще эта чертова часть моего организма стала жутко чесаться. Вот и сейчас я яростно заскребла ногтями несчастную морскую губку, рискуя выдрать рисованную дебильную мультяшную улыбку.– Невестка Муромцева без уха. Это будет смешно. Представляю, что напишут в прессе.
– Лучше бы тебе язык оторвало,– сдавленно застонал Виктор Романович, глядя как я мну пальцами до боли свою свербящую грудь. Интересно, что это с ним? Ощущение у меня было такое, что его сейчас расшибет удар.– Что ты творишь?
– Очень чешется все,– всхлипнула я, вдруг осознав, что действительно умираю от страшного зуда, охватившего все мое тело. Наверное не стоило съедать все те мандарины, которыми короткоштанный менеджер хотел украсить арку, но потом передумал, решив, что солнечно – оранжевые фрукты не будут сочетаться с лиловыми фрезиями и пустынными розами цвета тиффани, которые мне, кстати не понравились своей искусственностью.
– О боже,– Муромцев вдруг резко прибавил шаг. А точнее пустился в бодрый галоп.
О, как же эффектно мы влетели во двор клиники. Лимузин, украшенный золотыми шарами не каждый день доставляет в больницу беременных дур, распухших до состояния накачанного гормонам бройлера. Я правда не могла уже оценивать степень произведенного фурора. К тому времени у меня слегка приоткрывался только один глаз, но и он слезился так, что я видела только свет, второй заплыл. Рот не открывался, губы превратились в две жирные пиявки. Порванное ухо саднило и им я почти ничего не слышала. Говорить я тоже не могла, да и дышала с трудом.
– Папочка, успокойтесь. Все будет хорошо и с мамой и с младенцем,– увещевал кто – то в моем сне странного гоблина, рычащего на непонятном языке, явно его родном, что-то про убийство, кары небесные и адские пытки.– Люся, сделай будущему отцу укол успокоительного. Заботлив он сверх меры. Обычно таких как этот от любви так не корчит. Нервные нынче мужики пошли. И ведь главное к нам всех тянет. Поди ж ты, перед нами Зуево, Буево и Почехуево, а им у нас, что медом… У него баба вот-вот отдуплится, а он тут строит из себя Рембу страшного. Богачи эти…
– Почечуево,– поправила врача невидимая мне Люся.
– Да не важно, – хмыкнул расстроено кто – то. Судя по басу мужчина.
–Я не папочка. Это моя невестка. Погодите. Как это отдуплится? – снова взревел гоблин, которому инъекция успокоительного явно оказалась что слону дробина. Я вздрогнула и разлепила веки.
– Будущая,– прошамкала я вредно.
– А нам пофиг, кто папочка,– припечатала Люся. – Живут как шведы, а ты разбирайся. Кто последний тот и папа. В преддверии отцовства нельзя так крышей ехать. А вы психуете, словно мы вашего первенца дракону скормить собираемся.
– Господи. Да это не мой ребенок. Я предохранялся. Презервативы же это хорошо? Ну, вроде… А в молодости нет. Вот и вышло, что вышло. Первенца моего можете хоть трехголовому церберу скормить. Кстати, последним он был,– проорал гоблин голосом Муромцева. Мне захотелось провалиться сквозь кушетку в сторону Австралии, ей-богу.
– Все, отек спал. Вовремя вы успели,– миролюбиво произнес доктор. Я шумно вдохнула и наконец разлепила веки. – И стоило так орать, уважаемый?
– Я так испугался,– тихо прошептал всегда слишком самоуверенный Виктор Романович, склонившись ко мне слишком близко. И пальцы его на моем запястье показались мне ледяными, как наручники. Но я была бы не против даже оков. – Слава богу. Что бы я Ромке сказал, если бы…? Он же так тебя любит. Черт.
– Так вы просто из-за сына так распереживались? Я вам по фигу? – разочарованно простонала я, чувствуя, как ледяные пальцы будущего свекра превращаются в раскаленные кандалы, и едва сдержала злые слезы, навернувшиеся на все еще распухшие глаза.
– Кстати, о презервативах. Они всего на девяносто семь процентов действует,– разбил восставшую между нами стену, насмешливый бас. Если бы я могла убивать взглядом, жить бы этому умнику оставалось секунды. Но я лишь вжала голову в плечи.
– Ты ненормальный? – приподнял бровь Дмитрий Романович. Мажор поежился. Немигающие глаза Ястреба, казалось, заглядывают в самые потаенные уголки его души.
– Вот,– колье, будто странная блестящая змея упало на полированную столешницу, свившись в сияющие в полумраке дорогого гостиничного номера.– Я хочу отыграться.
– Я не играю на дешевое барахло, малыш,– оскалил желтые зубы опасный мужик.– Ты меня с кем-то перепутал. Мое время стоит очень дорого.
– Это колье моей матери,– прохрипел Роман и увидел, как раздулись хищные ноздри Дмитрия Романовича. В очередной раз удивился тому, что этот хищник кажется ему ужасно знакомым. Кем –то из детства. Почти физически почувствовал материну руку на своем затылке. И запах незнакомца, лицо которого стерлось из памяти, будто каким – то волшебным ластиком.– Я хочу отыграться.
– Нет,– хрипло рявкнул сидящий в кресле Ястреб. Гипнотизируя алчным взглядом дешевую ювелирку. Стоящий за его спиной амбал напрягся, и мажору показалось, что он сейчас вгрызется ему в
